Потом мы взяли еще водки и до утра ее пили в сквере на лавочке, рассказывая друг другу истории из жизни Головни и просто – разные истории.
Потом Серега сказал:
– Чуваки, а пойдем, сожжем этот гараж с презервативами в пелвис.
Я сказал:
– Пойдем.
И Толик Бутин тоже сказал:
– Пойдем.
Но вот только оказалось, что идти-то мы как раз и не можем, и оставалось нам теперь одно: сидеть на лавочке, водку бухать и Яшины рассказы про Головню рассказывать.
А Толик Бутин, который вскоре после Головни умер, все сидел на лавочке, рассказы слушал, раскачивался и приговаривал:
– Эх, Головня, Головня. Где же ты теперь, Головня?
Серега водки из горла бухнул, усы и бороду вытер и сказал:
– Где, где. Известно, где. Головня – он теперь черепаху фачит.
Как мы в Гурзуфе с самой Ниной подружились
Это было на другой год после того, как Головня умер: мы не просто ворвались в Гурзуф, а ворвались с целью: пройти по местам боевой славы и почтить память нашего друга Головни.
Надо заметить, что мы всегда по-разному в Гурзуфе появляемся, равно как и в других городах. Например, если мы появляемся в каком-нибудь городе с бодуна, то пипл говорит:
– Они вошли.
Если же мы появляемся в городе, побухивая, поввеливая, поаскивая и посъемывая, то пипл говорит:
– Они ворвались.
Во многих остальных случаях пипл говорит:
– Они появились.
То же самое и мы с Серегой о себе говорим, во всех трех возможных случаях. Но в тех случаях, кода мы сами не знаем, как появились в том или ином месте, то мы говорим:
– Мы образовались, возникли.
И вот, ворвались мы в Гурзуф и сидим – сидим в пивняке и пиво пьем. Вокруг пипл сидит цивильный, отдыхающий, мы к нему приглядываемся, на предмет кому-нибудь аск сделать. Было это уже в Новые времена, когда пипл стал прижимистый, Вильнюс от Союза откололся, Крым стал Украиной, и уже нельзя было сказать:
– Понимаете, мы приехали из Вильнюса.
Да и мы с Серегой изрядно выросли, на полковников стали похожи, и не мы у них, а они у нас теперь должны бы аск делать. Но мы все равно к пиплу приглядывались, ибо очень хотелось нам аск сделать.
Долго ли коротко, но пришлось Сереге прокричать Нина. Раскинул Серега руки, широко их раскинул, аж в гипсовые колонны ударил кулаками и громко прокричал:
– Нина.
Слышу: пищит кто-то. Пригляделся: идет какая-то ченчина – маленькая, писклявая, прямо ко мне идет и пищит:
– Я Нина.
Я разбудил Серегу и говорю:
– Нина.
Серега сначала не понял, думал, что я просто тоже Нина кричу, но когда протер глаза и Нину увидел, сообразил, что к чему, и представился:
