А я сидел рядом, голову рукой подперев, и только глаза иногда раскрывал, чтобы другой рукой до моего коктейля дотянуться, прибухнуть, прошептать Головня и снова глаза закрыть.
Тогда Головня сказал:
– Серега! Яша! Я здесь. Я вам Беломор привез.
Но Серега поднял голову и сказал:
– Пошел в жопу.
И снова умер.
Так мы и не нашли в тот раз Головню, и пришлось ему явский Беломор самому выкурить, потому что на следующий день, не найдя в Гурзуфе Головню, мы подумали, что он так и не вошел в Гурзуф. И двинулись обратно на Тамань – домашний таманский вайн с бараньими шашлыками бухать.
Давно это было. Головня умер уже, и мы с Серегой честно отбухали на его похоронах.
Головня был первым, кто умер в Новые времена, положив тем самым начало вымиранию русского пипла вообще.
В тот год, когда ублюдки к власти пришли, все вокруг стало по-ихнему, по-ублюдьи делаться. У всех станций метро бизнесмены встали – трусами трясти и бабло ломать, а зарплата офицеров, каким был Головня, так и осталась 400 рублей, хотя за эти 400 теперь можно было взять только восемь батлов водки, четыре бутилена вайна и дюжину бутылок пивка. И пригорюнился Головня.
Жена же Головни тоже вышла к метро – трусами и насисьниками трясти, и стала большое бабло таскать, усмехаясь в пшеничные усы. Только не кормила она Головню, смеялась над ним, что на его зарплату можно теперь всего лишь прожиточный минимум водки, вайна и пивка взять.
В Золотой век Головня исправно деньги жене отдавал, кормил ее и одевал, учительницу литературы и русского языка, и себе чуть-чуть денег оставлял, на легкое побухивание – как раз на восемь батлов водки, четыре бутилена вайна и дюжину бутылок пивка в месяц: два батла в пятницу за вечер сразу, затем, в субботу, в течение всего дня, чтобы медленно приземляться – один бутилен, а в воскресенье, тоже за весь день – дюжину бутылок. Таким образом, Головня в понедельник на службу как огурчик шел, и в течение всей недели капли в рот не брал, даже если мы его, офицера в форме, за фалду кителя на улице ловили и батл, либо бутилен, либо бутылку – прямо в фейс ему тыкали. Ни водки не пил Головня среди недели, ни вайна, ни даже пивка.
Летом он свою учительницу в Гурзуф возил и там каждый день скромно побухивал, только не водочку, а крымский вайн марки Массандра, и не зараз, а в течение дня выпивал бутилена две-три, разделяя их с женой. Вечером он свою учительницу в Коктейль-холл водил, и там они один-два коктейля выжирали, сидели, из соломинок потягивая, иногда выходили на середину заведения, потанцевать, как в те давние времена, когда были женихом и невестой. А на ночь он оставлял себе еще один, запасной бутилен вайна и называл его вечерний портвейн, хотя, конечно, по времени он был ночным.
