Ченчин подумал, что так не бывает, разве что только в фантазиях и в порнушном кино, которое, впрочем, фантазиями и питается… Он повалил женщину и быстро, меньше, чем за минуту, овладел ею в снегу.
Это была самая яркая минута его жизни. Он так часто вспоминал ее потом, что минута размножилась, развернулась, словно пленка из рулона, обрастая придуманными подробностями, а вот настоящих подробностей Ченчин не запомнил… Он вызывал эту минуту в процессе размеренных, как тиканье часового механизма, уже супружеских слияний с Лидочкой: слабый интимный свет ночника – долгие зимние сумерки, снежная белизна постельного белья – снег, снег, снег…
И даже африканская маска, которая близко висела на стене, под белым циферблатом часов, по которому, также толчками, двигалась секундная стрелка… Ченчин и сам не понимал, почему он всегда смотрит на эту маску в момент своего оргазма, почему не хватает ему этой маски, если оргазм происходит где-нибудь в другом месте…
Тогда, на снегу, он услышал звук, похожий на хриплое рычание, подумал сначала, что с такими стонами кончает таинственная незнакомка, успел удивиться, повернул голову и чуть не столкнулся с огромной собачьей мордой, которая нюхала его.
Это ему не показалось: позже, когда они лежали рядом, расслаблено и тепло, хоть и в снегу, Ченчин увидел вдали силуэт собаки: она подбежала к хозяину, поднялась на задние лапы, прыгнула и кувыркнулась, подняв белый вихрь на фоне туманного диска дневной луны… А потом, когда он вернулся сюда, на другой день, словно Раскольников на место преступления, – увидел на снегу, рядом с двумя «космонавтами» – собачьи следы.
Он стоял на этом удивительном месте и пытался вспомнить, представить то, что происходило здесь вчера. Но лунки были пусты, хотя, как и положено в таком фантастическом кино, в лунках должны были сначала появиться смутные скелеты, обрастая дымчатой кровеносной системой, плотью…
Ченчин лег в свою лунку, в свое идеальное ложе, устроил в углублении руку, слившись с собой вчерашним.
Прямо перед глазами был снег, снег, снег… Ченчин никогда не видел снег так близко. Оказывается, в снеге больше воздуха, чем вещества. Кристаллы лежат изломанными образами детства, подразумевая и сосновый бор, и пальмовую рощу, и заброшенное кладбище…
– Надо вставать, простудимся, – сказал Ченчин.
– Фу, заботливый какой! – сказала женщина.
– Как тебя зовут, спортсменка? – спросил Ченчин.
– Лидочка, – ответила женщина. – У меня такого еще никогда не было, – весомо уточнила она.
