Это и была последняя их близость: жена отселила Ястребова в гостиную, а потом и вовсе – в грязную вонючую хрущобу.
18
И вот теперь солдатик снова подвел его.
Сначала все шло на удивление легко, словно в сонной фантазии онаниста. Оксанка была за прилавком одна. Ястребов попросил бутылку «Массандры», десятилетней выдержки.
– Любишь такое вино? – небрежно спросил он, чувствуя, как холодный пот широкой лентой тянется по хребту.
– Я такое не пью – дорого.
– Давно хочу пригласить тебя в гости, – сказал Ястребов, и пот уже стал капать со лба на щеки, на нос: его тело как бы сочилось, будто это был не Ястребов вовсе, а какой-то пористый пузырь, упруго налитый жидкостью.
– Я вашего адреса не знаю, – просто сказала Оксанка, и тут внутри пузыря появилось сердце: забилось о его стенки, словно живая рыба.
– Давай я тебя сегодня это… – прошептал Ястребов пересохшими губами. – После работы встречу.
– Давайте, – без колебания согласилась Оксанка.
19
И Ястребов шел по городу… Он шел по родному городу и пел. Это были старые песни, песни из детства, песни о главном – Стою на полустаночке… А в поле верба… Протопи ты мне баньку по-белому…
В его голове будто что-то лопнуло и растеклось, обливая изнутри щеки, затылок, шею… Это и было счастье – едкое, материальное, его можно собрать в ладонь, как росу, и напиться им в стельку… Будто он глиняный и пустой внутри, и по глине течет изнутри его липкое счастье.
Давно, в далеком и солнечном 75‑м, сразу после школы, после выпускного вечера… Он проводил одноклассницу, которую тайно любил десять лет. И она позволила поцеловать себя. И они договорились встретиться назавтра. И вот, шел он тогда по городу и пел. Много лет назад было в жизни Ястребова несколько счастливых минут. И вот сегодня – опять…
Здесь, на этой высокой ноте, как говорят журналюги, умудряющиеся отыскать в нашей жизни множество высоких нот, мы бы могли – без сожаления и желания – оставить майора Ястребова навсегда. Но – увы.
20
Они поднялись в хрущобу, вошли. Заперев дверь, Ястребов набросился на Оксанку, стал целовать. Оксанка с радостью отдала ему свой язык. Он и не представлял, что поцелуй может быть столь сладким. Словно листик-леденец из далекого детства… Но солдатик молчал. Он не хотел даже присесть на корточки – не то, чтобы встать.
Ястребов задрал ее юбку, залез в трусы, пальцем проник внутрь девушки, в ее горячие влажные складки… Ничего. Солдатик лежал.
Он лежал, положив руки за голову, смотрел в чистое весеннее небо. В небе трепетал жаворонок. Срок службы подходил к концу, скоро на дембель, и пошли они все нах… Кто там хочет отдать приказ, скрипучим голосом, майор? Меня дома дивчина ждет. Оксанка. А меня зовут Тибул… То есть, тьфу! – Арман меня зовут. И ебать я хотел во все дыры весь ваш мудацкий устав… В белых тапочках здесь лежу.
