– Тогда мы не встретились с вами. Меня сразу арестовали на вокзале в Петербурге. Получил шесть лет. Да еще довесили три за побег.
Он все что-то говорит, говорит, говорит торопливо, волнуясь, немного рисуясь, изредка как бы невзначай касаясь плечом ее плеча, рассказывает, как в тюрьме вдруг попались ему в руки сказки Андерсена, откуда-то взялись, и он тут же вспомнил про Надю. Она кивает, не понимая на самом деле почти ничего. Что он тут делает? Случайно оказался? Служит? Вдруг Надя насторожилась. Услыхала важное.
– Вот, теперь партия направила меня в ЧК служить, – говорит он. – У нас всякая служба чистая, даже в ЧК, да, даже в ЧК, что бы там буржуи не пели.
– Вы тут служите?
– Ну да. Служу. Советская власть – божеская власть.
– Вы уверены? – вырывается у Нади.
– Совершенно. И вы верьте! Вы ведь тоже не чужды нашим идеалам, я помню…
Надя вдруг ясно вспоминает, как тогда, давным-давно, в какой-то иной нереальной жизни пришла к нему ночью, как шумел тогда дождь по крыше и поскрипывала лестница, и что было потом…
– Что с вашим мужем? – спрашивает Бобков. – Кто он? Фамилия?
– Москвин Антон Сергеевич, – говорит она и рассказывает всё, что кажется ей важным для его освобождения.
– Я вам протелефонирую. Сегодня же. Попробую выяснить. Пойдемте обратно.
Они возвращаются к зданию ЧК. Тут стоят пролетки и одно авто. Бобков приказывает шоферу:
– Товарищ Семенов, отвези товарища Москвину, куда скажет. Сразу возвращайся, мне в Смольный к пяти.
И Надя катит домой в автомобиле, словно важная комиссарша, мысли ее тревожно мечутся от ужаса к надежде. Даст Бог, Бобков поможет: коли он командует автомобилем, то он тут какой-то начальник. Не самый главный, меньше Лихно, но все же – начальник. Вдруг поможет?
Бобков же идет в подвал, где свалены трофеи, добытые чекистами при обысках. Приказывает найти вещи Москвина. Парнишка в студенческой фуражке, порывшись минут пять, выдает ему коробки, узлы и папки с разными бумагами и письмами. Забрав только папки, Бобков отправляется в свой кабинет. Через полчаса, перебрав бумажный хлам, он уже ясно понимает, что Москвин для новой власти никакой опасности не представляет, а попал в переделку только как бывший офицер. Заложник. Но и офицер он не настоящий, не военный, а инженер. Паровозы умеет ремонтировать. Полезный. Пусть ремонтирует, можно отпустить. Отпустить? К Наде?
Последняя папка. В ней газетные вырезки разных лет, из разных газет, и все это – статьи за подписью Москвина.
