Но сегодня за столом царила печаль. Приккен выглядела так, будто у неё в горле застряли все мировые горести, к тому же на обед была варёная макрель, а уж она-то у кого угодно застрянет в горле. А ещё он, оказывается, похож на госпожу Андерссон! Видно, эта тётка была очень хороша собой, потому что папа при виде Расмуса громко расхохотался. Папа-то был в отличном настроении, как всегда. Вообще это неплохо, когда у твоего отца хорошее чувство юмора, но сегодня он мог бы быть с Приккен и поделикатнее. А он уставился на неё и спросил: «Что, у нас сегодня годовое заседание Общества унывателей?» Мама была более чуткой, она, конечно, заметила, что с Приккен что-то не то, но промолчала.
Разбитая губа болела, и это тоже не способствовало поглощению макрели. Расмус неохотно ковырялся в тарелке. Мама обычно говорила, что из-за стола надо вставать немножко голодным. Проглотив два куска, Расмус отложил вилку.
– Мам, можно я останусь немножко голодным?
Но мамино чувство юмора редко просыпалось в нужный момент.
– Нет уж, будь добр, съешь всё, что у тебя на тарелке.
Расмус попытался объяснить, что у него болит губа, но это не помогло.
– А когда ты ешь яблочный пирог, губа тоже болит? – поинтересовалась мама.
Как ни странно, за пирогом этого не чувствовалось. Пирога он без всяких усилий мог съесть сколько угодно.
– Наверное, это из-за ванильного соуса, – сказал Расмус.
Приккен всё молчала, и Расмус решил, что когда у людей любовь, их уже ничем не утешишь, даже яблочным пирогом с ванильным соусом. Он так жалел Приккен, что даже вызвался вытирать посуду, хотя сегодня была не его очередь.
– Ты такой милый, – сказала Приккен благодарно и проскользнула в свою комнату.
Расмус повязал большой передник и принялся за работу. Быть милым оказалось очень приятно. Он чувствовал себя рыцарем без страха и упрека, который не только готов покинуть дом ночью, чтобы спасти честь сестры, но даже вытирает за неё тарелки.
Мама очень удивилась, что Расмус взялся за посуду по собственному желанию.
– Да ладно, это все каждодневные хлопоты, – махнул рукой Расмус. – С одним таким делом я сегодня уже покончил – намылил шею Стигу.
– Ну, без такого доброго дела можно было и обойтись, особенно на улице, – заметил папа.
– А что, на улице нельзя делать добрые дела? – спросил Расмус, разглядывая только что вытертое блюдце.
– Зависит от того, что ты называешь добрым делом, – сказала мама. – Если, например, переводишь через дорогу маленьких детей или старушек, – это пожалуйста. А драться не стоит.
