— Комиссар на пляж приехал, — докладывает Пиццаччо.
Кроме воскресных дней, комиссар редко появляется на пляже. Вот поэтому Пиццаччо и счел нужным доложить о его появлении.
Анна, Джузеппина и детишки прошли прямо в кабину, снятую на весь купальный сезон, и заперлись там. Комиссар же замешкался на террасе бара, переходил от столика к столику, болтал с приятелями. Бриганте издали приветствовал его еле заметным кивком. Комиссар, даже не взглянув в его сторону, поднял в ответ руку ровно на уровне плеча, именно на уровне плеча, но не выше. Хотя оба они добрые друзья, но предпочтительней было не афишировать свои отношения на людях.
А Маттео Бриганте сидел и обдумывал донесение Пиццаччо; на заре вожак гуальони Пиппо ходил на свидание к Мариетте дона Чезаре, укрывавшейся где-то на его плантациях в сарайчике. Пиппо, Бальбо, да и вся их шайка были слишком ничтожны, чтобы заниматься ею всерьез; у него на балу, вернее, уже к концу бала, они украли окулировочный нож, вот он и хотел проучить их за дерзость, не более того; именно с этой целью, пожалуй даже в минуту излишнего раздражения, поздно ночью он и поручил Пиццаччо следить за Пиппо. А во время слежки Пиццаччо обнаружил новые факты: Мариетта, оказывается, не ночевала в доме с колоннами: спряталась на плантации в сарае, поутру ей и нанес визит Пиппо. Ни на миг Бриганте и мысли не допускал, чтобы такая рассудительная девушка, как Мариетта, выбрала себе в любовники Пиппо; она девица с головой; когда Бриганте под каким-нибудь предлогом заходил к дону Чезаре, она смотрела на гостя исподлобья, холодным, жестким взглядом, приводившим его в восхищение; будь у него дочь, он бы не нарадовался, если бы та тоже смотрела на посторонних таким же смышленым непроницаемым взглядом, как и Мариетта, которая умеет притушить блеск своих умных глаз с удивительным для семнадцатилетней девчонки самообладанием.
Он пытался найти наиболее правдоподобное объяснение этому свиданию на заре, свиданию Мариетты с Пиппо. И чувствовал, что тут есть какая-то загвоздка, что придется еще это дело распутать. То он мысленно перебирал все, имеющее касательство к самому факту, то выбрасывал его из головы и снова к нему возвращался, терпеливо рассматривал его под всеми возможными точками зрения, причем позволял себе отвлечься мыслью, с умыслом позволял: таков был его обычный способ размышления, пока вдруг не обнаруживалась какая-нибудь отдаленная связь, какая-нибудь аналогия, и вот тогда все, казалось бы, лишенные логики факты вдруг высветлялись; с помощью этой внешне поверхностной, легкомысленной методы анализировать действительность ему открывалось куда больше, чем мог он почерпнуть из донесений Пиццаччо и всех прочих своих осведомителей.
