— Но Мари-Жанна не раба своих поклонников.
— Пока что в таких странах, как наша, все женщины — а негры.
— Существуют порядочные женщины.
— Это «кроткие негры».
— Я стою за восстание «кротких негров», — сказала Корделия.
— Чудесный сюжет для пьесы, — сказал я, — в тот момент, когда вспыхивает бунт, колонист с удивлением обнаруживает, что больше нет «кротких негров».
— Надеюсь, именно они окажутся самыми свирепыми, — заявила Корделия.
— Пьеса будет хорошей, только если колонист поймет, почему именно «кроткие негры» должны быть самыми свирепыми…
Мы знакомы с одной девушкой, дочерью колониста. Она окончила среднюю школу во вьетнамском городке, где жила с матерью и отчимом. В коллеже она подружилась с неким Нгуеном, молодым вьетнамцем, который, как она знала, был связан с партизанами. Она была полностью согласна с ним, что необходимо бороться за освобождение колониальных народов. Они вместе читали стихи Бодлера, Рембо, Десноса, Превера. Однажды ночью в городке вспыхнуло восстание. Утром девушка нашла своего отчима связанным на стуле в кабинете. В доме все было перевернуто вверх дном. Она ненавидела отчима и отнеслась к этому спокойно. С улицы доносились пулеметные очереди, но француженка была храброй и не перепугалась. Повстанцами, ворвавшимися к ним в дом, командовал Нгуен. Она подошла к своему другу и сказала:
— Ну и шум вы подняли…
Вьетнамец посмотрел на нее. Она собиралась на теннисный корт: на ней был спортивный костюм, под мышкой она держала ракетку, и волосы у нее развевались на ветру. Она задорно смеялась.
— Немедленно вернись к себе в комнату, — грубо сказал Нгуен.
— Это еще что за разговоры…
Совсем близко хлопнул выстрел.
— Ну и бузу вы устроили!
Вьетнамец плюнул ей в лицо.
Дочь колониста живет теперь во Франции и зарабатывает себе на жизнь. С тех пор она о многом раздумывала. Своим плевком вьетнамец помог ей задуматься над диалектикой взаимоотношений хозяина и раба. «Я поняла, рассказывала она, — что все белые без исключения виноваты перед вьетнамцами».
— Каждый мужчина, — сказал я Корделии, — виноват перед всеми женщинами.
— Ты мне надоел, — ответила Корделия. — Как бы нам помирить Мари-Жанну с Бюзаром?
— Разве ты ничего не добилась?
— После всего, что она мне сообщила о старике Мореле, я почувствовала себя не «в форме», как сказали бы твои друзья велогонщики, чтобы разговаривать с нею о Бюзаре.
— А ты убеждена, что Мари-Жанна и раньше так же рьяно сопротивлялась старику Морелю?
