У меня закружилась голова, я хотел отъехать подальше от края, чтобы не видеть этих неприятных для меня живых картинок, но ветер в этот момент переменился, дунул мне в спину, и коляска медленно двинулась еще дальше к краю, к калиточке...
Я судорожно дергал рычаг ручного тормоза, но все тщетно.
Тогда я задергался сам.
Это только усугубило мое и без того плачевное положение.
Я стал оглядываться в поисках чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться.
Внизу метались люди, махали руками, что-то кричали мне, но все и всех заглушил отчаянный вопль Петюни:
- Папаняаааааа!!!
Он орал и тянул ко мне ручонки, такие огромные, плохо вымытые, волосатые, но такие родные и так безнадежно далекие!
И тут я услышал еще один вопль, который перекрыл даже стенания Петюни.
Вопль был мой.
И вопль этот вопил:
- Помогиииитииии!!!
Я видел, что меня услышали, судя по тому, что люди внизу зажимали в ужасе уши.
Я дергался в своей коляске, которая съезжала хотя и незаметно, но неумолимо, собираясь сорваться с крыши и полететь в тартарары.
- Где же этот чертов Скворцов?! - заметалось у меня в мозгу последней надеждой.
Еще раз я лихорадочно огляделся и увидел Скворцова - он стоял, прислонившись плечом к будочке выхода на крышу и... спал!
- Скворцов!!! Скворцоооов!!! - заорал я таким криком, что мертвого можно было разбудить.
Мертвого - можно, но только не живого Скворцова, который даже ухом не повел.
А колеса все скользили и скользили...
- Петюняаааа!!! - заорал я. - Спасай папанюууууу!!!
Петюня влетел в подъезд, как на крыльях. Я напряженно вслушивался в звуки лифта, отчаянно упираясь изо всех сил, которых у меня, честно говоря, совсем не осталось.
Колеса зависли уже над самым краем, готовые буквально в следующую секунду сорваться, соскользнуть...
- Летит!!! Летит!!! - заорал я, показывая рукой за спины зевак, которые все, как по команде, повернулись в ту сторону, куда я показывал.
Воспользовавшись этим, я вскочил с кресла, отодвинул его на шажок, и с большим облегчением плюхнулся обратно.
Вздохнув свободнее, я вытащил платок и вытер лоб, собираясь потихоньку отъехать теперь подальше на ручной тяге. Но... "дунул Господь...".
Ветер толкнул меня в спину и восстановил справедливость, вернув меня в первоначальное положение, когда колеса моей коляски висели над пропастью глубиной в девять этажей.
Мне оставался жалкий выбор: либо на глазах у всех превратиться в отбивную, сделав столь ожидаемый Кадриковым "шлеп", либо позорно "выздороветь", опять же на глазах у всех.
