- А что делать? Разогнать коляску и на первой космической идти на таран дверей! - с готовностью выкрикнул я, хватаясь за рычаги.
Арнольдик почему-то вздохнул и постучал меня по лбу костяшками пальцев, наверное, хотел успокоить, а возможно, проверял прочность. Вздохнул еще раз и заявил:
- Нет, так не пойдет. Это все равно, что с вилами на паровоз бросаться.
Я глубоко задумался.
- Ключ! - воскликнул Арнольдик над самым моим ухом.
Пока я просыпался, пока сообразил, что он хотел этим сказать, Арнольдик уже развернул мою коляску в противоположную сторону, и разогнал, как сумел.
Мимо меня замелькали стены коридора, сливаясь в одну сплошную линию. Я зажмурил глаза и сжался опять в комочек, в ожидании удара об стену. К горлу подкатила тошнота...
В наступившей темноте я слышал только усердное сопение Арнольдика, шорох колесных шин и удары собственного сердца.
И вот - удар!!! Я лечу головой вперед, и попадаю во что-то мягкое. Я открываю глаза и вижу, что лежу на тете Кате, которая потеряла сознание, сбитая моей коляской.
Арнольдик быстро подхватил выпавший у нее из руки универсальный ключ "самоход" от всех дверей в помещении, бросил рядом с ней ключи от кабинетов, которые нес с собой, помог мне вскарабкаться на коляску, и мы помчались в обратном направлении.
Остановились мы только у самого выхода. Арнольдик трясущимися от напряжения руками пытался открыть двери, но у него ничего не получалось: ключ скользил, не попадал в замысловатую замочную скважину, потом плохо поворачивался, наконец дверь открылась, но именно в этот момент за нашими спинами раздалось:
- Стоять, как стоите! Руки вверх! Отойти от дверей! Руки не опускать! Головы не поворачивать!
Это, конечно же, была тетя Катя.
Арнольдик развернул коляску, повернув меня лицом к тете Кате, а сам медленно стал отступать, выкатывая коляску, за двери.
Тетя Катя шла прямо на нас, выставив перед собой пистолет, который мы позабыли забрать у нее.
Арнольдик рванул застрявшую коляску, мы уже выкатывались за двери, когда я заметил, что она поднимает пистолет. По ее наглому взгляду я понял, что она выстрелит. Но я ошибся: она не выстрелила.
Я выстрелил первым.
Тетя Катя сразу же захромала, захромала, и остановилась, удивленно оглядываясь: нога ее, оторванная пулей, улетала по коридору, провожаемая печальным взглядом тети Кати, так к ней привыкшей.
Мы вылетели на улицу.
Сколько и куда мы мчались - я не знаю, не помню. Может быть, три минуты, может быть, тридцать три года.
