− И безрассудная, − добавила Ева.
− И это тоже, − согласился Макс. – Почему ты за нее переживаешь? Я думал, вы не ладите.
− Так и было. Но в последнее время между нами многое изменилось. И потом я никому из вас не желаю смерти.
− Ты сама доброта, − Макс придвинулся к Еве и обнял ее за талию. Его рука скользнула под кофту. От прикосновения прохладной ладони Ева сжалась. – В чем дело?
− Вдруг кто-нибудь войдет?
− Кому мы нужны? Виталик не прервет ужин, даже если на нас упадет метеорит.
− Как насчет Алекса?
− Он не сует нос в чужие дела, − ответил Макс, но руку убрал. – Что между вами происходит?
Ева, как умела, изобразила удивление: распахнула глаза и подняла брови. По крайней мере, она надеялась, что ее реакция больше похожа на удивление, чем на испуг.
− О чем ты? – голос почти не дрожал, когда она заговорила.
− Между вами чувствуется напряжение.
− Все дело в куртке, − сориентировалась Ева. – Алекс сердится, что я ее отдала.
− Джинсовка важна для него. Самаэль подарил ее Алексу на шестнадцатилетие. Как раз в тот год Алекс доказал свое право называться всадником по имени Смерть. Куртка единственная вещь, которую Самаэль ему когда-либо дарил. Про другие дни рождения он, как правило, не вспоминал.
− Странный подарок, − выдавила из себя Ева. Можно ли сильнее, чем она, раскаиваться в содеянном? Не бойся она заблудиться в красной пустыни, давно бы отправилась на поиски Рамсеса, чтобы отобрать у него джинсовку.
− Не думаю, что Самаэль заморачивался на этот счет. Скорее всего, подарил первое, что подвернулось под руку. Отцы нас не баловали, − потянувшись, Макс лег на спину и подложил руки под голову.
Ева не спрашивала у Макса, общается ли он с Вельзевулом. Сейчас было самое время обсудить этот вопрос.
− Нас воспитывали наставники, − пояснил Макс. – Курфюрстам было не до того. Мы почти незнакомы со своими отцами. Так виделись пару раз издалека.
− Вы росли, как сироты.
− Нам некогда было думать об этом. Когда борешься за жизнь, отношения с родителями отходят на второй план, как и все прочее.
− Ты не рассказывал мне о своем детстве, − намекнула Ева.
− И вряд ли когда-нибудь расскажу.
Бирюзовые глаза Макса неприязненно сверкнули. Ева отпрянула, заметив, сколько в них горечи и злобы. Макс опомнился и улыбнулся ей, смягчая заострившиеся черты.
− Я люблю тебя. Хочу, чтобы ты это знала, − произнес он.
Ева смутилась. Что на это ответить? Видя ее замешательство, Макс приподнялся на локте:
