В истории нашего отечества есть две таких точки, когда тирания, то есть господство безумного и жестокого человека над массами людей, достигала своего предела: это было при царе Иване, которого народ прозвал Грозным, и при Сталине, который любил Ивана Грозного и им восхищался. Он через столетия чувствовал в этом палаче народов родственную себе душу.
Так вот, Иван Грозный, который наводил страх на Церковь, на народ, на всю Русь, сам был обречен жить в страхе. Как каждый государственный преступник, находящийся на вершине власти, он не мог не испытывать ужаса перед тем, что он делал, перед беззакониями, которые он творил.
Много раз в припадке отчаяния приезжал он в Троице-Сергиеву Лавру, исписывал толстые памянники, записывая туда сотни имен людей, которых он погубил - мужчин, женщин, детей, знатных людей, простых посадских людей, всех тех, чьи семьи, дома он разорил, чью жизнь и судьбу сломал, над кем надругался, чью кровь пролил и кого опозорил. Каялся, поминал их, ходил в подряснике монашеском, а когда от покаяния он уставал, он вновь обращался к насилиям и диким оргиям, и затем снова приходил в страх.
Один раз, бежал он в Александров, скрылся там и объявил, что править больше не будет. Все смутились, растерялись, боясь, что без правителя страна придет в страшное замешательство, и отправились к нему в Александров с просьбой. И он вернулся, но вернулся еще более ожесточенный, и оградил себя охраной, опричниной. Это были люди, носившие особую черную форму, палачи народа, которые вторгались без суда и следствия в дома, жгли, насиловали, убивали. Вот такие были охранники у царя - политическая охранка Ивана Грозного.
Когда Филипп прибыл в Москву, царь принял его приветливо и ласково, но он, прежде всего, сказал: "Если ты хочешь, чтобы я потрудился здесь, в Москве для Церкви, то дай мне право печалования" (печалованием в старину называлось ходатайство о репрессированных). Царь поколебался, но согласился, и только на этом условии Филипп принял белый куколь Московского митрополита. И началось его служение.
Сначала он умел воздействовать на царя и некоторое времен обуздывал его жестокость. Не раз они беседовали вдвоем в глазу на глаз в царских кремлевских покоях, и Филипп говорил ему: "Государь, ты не должен проливать кровь людскую, кровь христианскую. Откуда у тебя такая мысль, что все против тебя Если ты не будешь сам жесток, то и тебе бояться будет нечего И как бы успокаиваясь, царь оставлял на время свою жестокость. Но видел Филипп в душе и на лице царя глубокие изменения - ведь он его встречал в Москве молодым, красивым, а сейчас, хотя царю было около сорока лет, он уже выглядел древним стариком, у него было страшное лицо, безумные глаза.
