Она попросила водителя остановить за несколько домов до нужного адреса. Чувствуя себя Зоей Космодемьянской, подкралась к почтовому ящику. Опустила записку, не удержалась, стала вглядываться сквозь прутья решетки в окна дома. В сумеречном окне гостинной ей вдруг померещилось чье-то лицо, и Катя, слегка пригибаясь, побежала к машине.
Нелюбов спал в той же позе, когда она вернулась. Катя на цыпочках ушла в кухню и просидела там до звонка будильника.
За завтраком Нелюбов был мрачен. Катя сидела на краешке табуретки и смотрела, как он ковыряется в омлете.
- Пересолила? - спросила она.
- Нет.
- А чего ты такой мрачный?
- Всегда такой по утрам в понедельник.
- Хочешь сливок в кофе?
- Нет.
- А бутерброд с сыром?
- Нет.
- А чего хочешь?
- Оставь меня в покое.
Катя вздохнула и ненадолго замолчала.
- Ты сегодня надолго уходишь?
- Как минимум, до вечера.
- К обеду приедешь?
- Нет.
- А что тебе на ужин приготовить, свинину с ананасами или курицу с черносливом?
- Блин, оленину с персиками! Катя, помолчи, пожалуйста!
Катя покорилась, но опять ее хватило ненадолго.
- Кирюш... - тихо начала она.
- Не называй меня так. Бесит, - пресек Нелюбов.
Катя всхлипнула. Она хотела сдержаться, но всхлип получился непроизвольный, на вздохе, резкий, дикий. Всхлипнула — и сама испугалась выскочившего звука, встала, зажав рот, убежала в комнату.
Нелюбов съел еще несколько кусков омлета и выпил полчашки кофе, только потом пошел за Катей. Она сидела на диване спиной к входу. Нелюбов встал в дверях. Белая футболка обтягивала ее широкую спину, обрисовывала все складки.
- Извини, - сказала Катя, не оборачиваясь.
- За что же ты извиняешься? Это ты меня прости.
Катя все не оборачивалась. Нелюбов присел рядышком, обнял.
- Ну ладно тебе, малыш. Все будет хорошо.
- Правда? - она порывисто повернулась, обхватила его за шею, прижалась лицом к груди. - Мне так страшно чего-то...
Нелюбов молча поглаживал ее по спине, чувствуя под пальцами тугие жирные складки.
- Я сегодня сон дурной видела, - торопясь, говорила Катя. - Мы с тобой пришли венчаться, а в церкви вместо батюшки — загсовская мадам, страшная, в бигудях. И говорит: что же вы замуж идете, коли вы уже замужем? А потом: «Ну ладно, - говорит, - вот вам свидетельство и идите отсюда». И дает бумажку, а бумажка мятая, кое-как вырвана из школьной тетради в полосочку, и там написано: такого-то числа такой-то женился... И размытый синий штамп типа «уплочено». «Только, - говорит, - я в книгу записей заносить это не буду, потому что у нас здесь все понарошку». И себя я видела в белом платье... Все это очень плохо, Кирюш...
