После ужина бабушка закурила, а дед разлил по стаканам домашнюю черносмородиновку. Мы сидели и слушали хор цикад и сверчков, глядели на черный залив да изредка прихлопывали комаров.
— Я захватил магнитофон. Может, поговорим о войне?
Мне показалось, бабушка закатила глаза, смахивая пепел в траву.
— А что?
— Ты прожил сорок лет, и вдруг тебе интересно.
— Мне тридцать четыре. — Я посмотрел на деда, и он мне улыбнулся. — Что такое? Вы что, за Гитлера были? Скрываете нацистское прошлое?
— Нет, — ответил дед, продолжая улыбаться. — За Гитлера мы не были.
— Но вы думали, что мне сорок?
— Тридцать четыре, сорок… пшш. — Фыркая, бабушка всегда взмахивала рукой, как бы отгоняя глупость. — Какая разница? Женись. Найди себе жену.
— Все бабушки во Флориде так говорят.
— Ха… — ответила она. Ее чуточку задело.
— Мне интересно, как оно было. Что здесь ужасного?
Бабушка кивнула деду, тыча угольком сигареты в мою сторону:
— Ему интересно, как оно было.
— Душа моя, — ответил ей дед. И только, больше ничего не сказал, но бабушка кивнула и затушила окурок о стеклянную столешницу.
— Ты прав, — сказала она. — Хочешь написать о войне — значит, надо.
Она встала, поцеловала меня в макушку, деда — в губы и унесла посуду в дом. Несколько минут мы с дедом сидели тихо, только волны внизу разбивались. Он налил нам еще, довольный, что первую я допил.
— Подружка есть?
— Угу.
— Эта актриса?
— Ну.
— Мне нравится.
— Я знаю.
— Похожа на русскую, — сказал он. — Глаза у нее… Если хочешь про Ленинград, давай про Ленинград.
— Я не хочу про Ленинград сам. Я хочу, чтоб ты рассказал.
— Ладно, поговорим. Завтра?
Он не обманул. Всю неделю мы каждый день сидели с ним на бетонной террасе, и я записывал его рассказы. По нескольку часов утром, потом перерыв на обед, и всю вторую половину дня тоже. Мой дед, который не желал и лишнего слова молвить в компании — то есть в любом обществе, кроме собственной жены, — заполнял словами одну мини-кассету за другой. Слишком много слов для одной книги. Может, правда и страннее вымысла, но редактор ей нужен получше, чем я. Впервые в жизни я слышал, как мой дед матерится и прямо говорит о сексе. Он рассказывал о своем детстве, о войне, о приезде в Америку. Но главное — об одной неделе в 1942 году, о первой неделе года, когда он познакомился с моей бабушкой, встретил лучшего друга и убил двух немцев.
Когда он заканчивал, начинал я. Выспрашивал подробности: имена, места, какая была погода. Некоторое время дед терпел, но в конце концов надулся и нажал на магнитофоне кнопку «стоп».
