Думаю, ясно, к чему я здесь клоню: отношения должны служить росту каждой стороны, приближая нас к тому, чем мы можем стать. В моем представлении те отношения, в которых люди «заботятся друг о друге», не заслуживают называться взаимностью, по крайней мере, зрелыми отношениями любви. Любовь сама по себе включает поддержку и заботу, и, следовательно, мы свободно предлагаем дары друг другу… дары, порой требующие от нас значительных жертв. Доброта, внимание и снисходительность – часть любых здоровых отношений, и сделать что-то ради другого – это дар нам обоим до тех пор, пока не обслуживается прежняя созависимость или угнетающая уступчивость.
Любовь требует независимости обеих сторон, свободы, отсутствия контроля и вины, принуждения, манипуляции. Зависимость – не любовь, аннулирование изначальной ответственности каждого из нас за свой рост, отказ от принятия полноты ответственности за свою жизнь. Отвергнуть этот вызов – значит избегать взросления, неважно, насколько зрелым может проявить себя индивидуум в других сферах жизни. Этот теневой момент скрывается в большинстве отношений и представляет собой основной источник несчастья, обвинения и застоя. Мы все куда с большей легкостью перекладываем вину на своих партнеров, чем соглашаемся расти сами, признавать, что мы – единственные действующие лица в каждой сцене этой многосерийной драмы, которую зовем своей жизнью. Поэтому вполне разумным будет полагать, что это мы сами отвечаем за ее итоги и выводы, а не наши партнеры. Признание этой ответственности не так сложно, как абстрактный факт, но страшно непростая вещь в контексте повседневной жизни, когда наша воля дробится, когда мы уязвимы и когда мы попадаем под действие своих архаических комплексов.
Том и Салли, наша семья-прототип, разменяли четвертый десяток, имеют двоих детей, обзавелись, как и планировали, домом в пригороде и с трудом сдерживают раздражительность и желание ответить упреком на упрек в общении друг с другом. Кто-то из них скажет: «Сделай то-то» или «Не делай того-то», и немедленной реакцией будет вспышка эмоций, град обвинений и дальнейшее ухудшение семейной кармы. Подспудно в каждом из них пульсирует навязчивый страх, хотя и бессознательный в своей сущности, что, достигнув своих внешних целей, отыграв экономические и домашние роли, они могут оказаться лицом к лицу с бессмыслицей всего происходящего в их жизни. Они пришли ко второй половине жизни, активно участвуют в своих религиозных и общественных организациях и при этом ни он, ни она не чувствуют глубокой внутренней связи с чем-либо. Эта нераспознанная скука, чувство, что ты не на своем месте и просто плывешь по течению, нисколько не вылечивается и не рассасывается солидностью положения среднего класса и тем более семейными узами. Что тут удивляться в таком случае, что вспышки гнева, «просачивающиеся» как результат «непризнаваемой депрессии», выходят на поверхность во взаимных упреках, обмене колкостями и всевозрастающем чувстве безысходности.
