Однако еще опаснее для настоящего – уклоняться от риска близости в отношениях. Защищая от угрозы болезненного повторения, уклонение отнимает такие дары, как дружба и диалектика близости «двух других», которые обогащают именно потому, что оба остаются глубоко Другими. Как ни парадоксально, терпимость к «инаковости другого» – это наибольший наш вызов, ибо выбор только привычного Другого приковывает нас к разграничивающим ценностям нашего архаического имаго и привязывает к унылому повторению все тех же посланий, отправленных нам судьбою давным-давно.
С другой стороны, нарциссическая программа любой индивидуальной психики будет обладать сильным стремлением накладываться на взаимоотношения ради того, чтобы добиться осуществления своих потребностей даже ценой благополучия другого человека. (Один мой коллега, Олден Джойси, называет это теневым желанием «колонизировать другого».) И чем более повреждена индивидуальная история или слабее индивидуальное чувство Я, тем заметнее эта нарциссическая тенденция, а динамика отношений – более жесткая и контролирующая. Когда мы видим, что отношения зашли непоправимо далеко – скажем, когда парень стреляет в любимую девушку, – мы видим очень слабое Эго, ставшее жертвой архаического сигнала: «Я погибну, если Другой не будет принадлежать мне»[53]. Независимость другого переживается как отступление от бессознательного, нарциссически программируемого «контракта» и, следовательно, запускающего все возможные сигналы тревоги.
В каком из более или менее крупных городов нет социального центра – приюта для женщин, пострадавших от семейного насилия? Данные, говорящие о насилии в семейных отношениях, – это мрачное свидетельство сил архаических образов с их повторяющимися, своекорыстными программами. Муж одной из моих бывших клиенток к своим тридцати пяти годам был женат четыре раза, он не давал ей шагу ступить без своего разрешения и, что совсем не удивительно в таком случае, списывал все свои неконтролируемые эмоциональные срывы на ее провокации. Термин любовь ни в коем случае неприменим для описания подобного рода отношений; скорее, слово страх больше соответствует их тональности. Опорой очень слабому Эго мужа служила как высокая должность, так и возможность срывать злость на запуганной жене. Его способность управляться со своим атавистическим страхом была минимальной, что тем самым не могло не причинять боли другим.
Также нам достается и от воинствующих фундаменталистов, которых довольно много в любом уголке планеты. Неспособные выдержать даже малую толику неопределенности в своей вере, они стремятся утвердиться ценой отказа от открытости и уважительного отношения к убеждениям других людей, отличающимся от их собственных. И это касается не только террористов-смертников. Это относится и к тем, кто упорно лезет во всевозможные школьные советы и комитеты, рекомендующие школьные учебники для своего штата. Архаический страх неоднозначности заставляет их отвергать открытия ученых и исследователей, которые были накоплены за последнюю тысячу лет, предпочитая им упрощенную, архаическую картину мира своей племенной истории. Как ни печально, этих уважаемых граждан фактически невозможно склонить к подлинному диалогу, не говоря уже о проработке теневого вопроса страха, ибо кому захочется всерьез изучать то, что его пугает? Здесь просто нужно отдавать себе отчет в том, что их страх ущемляет всех нас от имени «религии», а затем переизбрать их, чтобы такие люди никогда не оказывались на руководящих постах.
