И опять же, какие чудовища могут произойти от подобного отрицания природы?
Распространение информации о сексуальности вкупе с открытием противозачаточных таблеток породило так называемую сексуальную революцию 1960-х годов. С одной стороны, информационная открытость и расширившиеся горизонты дозволенного вели к большей свободе, но, с другой стороны, спровоцировали и огромный страх перед силами природы. Сексуальная свобода, большая степень открытости не только в области сексуальных нравов, но и в других системах ценностей послужили катализатором фундаменталистской атаки на достоверное сексуальное образование, которая продолжается и по сей день. Эти озабоченные души обрушились на жизненную реальность и научную информацию о ней, поддавшись страхам перед ее силой в своих теневых жизнях. Как результат, теперь они во многом влияют и на национальную правительственную политику в этой области, добившись сокращения ассигнований на сексуальное образование, исследования в области СПИДа, сворачивания открытой общественной дискуссии в вопросах выбора жизненных приоритетов. На деле же усилия подобных поборников религии, насаждающих вину, стыд и тревогу, лишь множат невежество и неврозы. Столь масштабное вытеснение, вне всяких сомнений, может служить косвенным признанием силы Эроса в их жизни. Но чем больше сила вытеснения, чем сильнее растет вытесняемое, и правда пробьется наружу – природным ли путем, спонтанно или патологически.
Другие взаимодействия с позитивной Тенью
Одна моя клиентка в свое время выучилась на акушера-гинеколога, так как знала, что это единственный способ добиться одобрения родителей-медиков. Врачом она стала знающим, внимательным и преданным своей работе. К психотерапии же ее заставила обратиться та тревога, которую она испытывала всякий раз, когда случалось противоречить своим пациентам или говорить им то, чего они не желали слышать. Диалог с пациентом начистоту – далеко не самая, надо сказать, приятная часть терапии, однако столь же необходимая, как и, к примеру, откровенный разговор между близкими людьми в семье. Она же настолько углубилась в эту проблему, что поначалу даже не увидела, что угодила в ловушку негативного контрпереноса на своих пациентов. Иначе говоря, бессознательное настраивало ее воспринимать требования своих пациентов, порой нарциссических, порой ищущих эмоциональной поддержки, как воспроизведение навязчивой, инвазивной силы родительских комплексов. Родитель – огромный авторитет на благо или во зло для любого ребенка. Что касается ее родителей, они не давали ей ни времени, ни возможности быть собой. И вот теперь даже в клинике, когда пациент просил ее высказать свое мнение, она ощущала приступ парализующей тревоги. Ее корневой комплекс – негативный родитель – воспроизводился снова и снова, как бы не замечая таблички на стене, прямо сообщающей, что в этом кабинете она – начальник. Впрочем, при всей сложности этого конфликта это было еще не худшее из того, что заставляло ее мучиться. Ее подлинным талантом и призванием была музыка. Она имела голос поистине оперного диапазона, у нее к тому же неплохо получалось сочинять музыку. Но стоило ей обмолвиться о своей настоящей любви, любви к музыке, она тут же осекалась, лишь спросив: «А что было бы, если б я что-то сочинила, а критики разнесли все в пух и прах?» Действительно, едва ли кого обрадует отрицательный отзыв критики, но достаточное ли это основание, чтобы удержать человека от желания творить? Двадцать лет она с унынием глядела, как пианино в ее комнате покрывалось пылью. В голове у нее не переставал звучать уничижительный голос матери: «Ты не Моцарт». Но, если так подумать, кто такой Моцарт?
