«Насколько я понимаю, ты имеешь в виду пса, — отозвался Друн, — так как происхождение разбойника-брадобрея нам неизвестно».
«Ты обошелся с собакой поистине бессердечно! — сурово сказала Глинет. — Нужно было привезти жемчужину сюда и предложить ее Шимроду».
«Тем же способом? — возмутился Шимрод. — Я предпочитаю сардельки без жемчуга».
«Только представьте себе! — воскликнул Эйлас. — Бедняга Шимрод умчался бы галопом на четвереньках, с пеной у рта, кусая за задницу каждого встречного!»
«Шимрод мог бы надлежащим образом распорядиться магической драгоценностью, каков бы ни был характер ее влияния, — с достоинством возразила Глинет. — Несчастная собака не понимала, что с ней сделали».
«Теперь я осознаю свою ошибку, — горестно признал Тристано.
— Когда рыжий пес с рычанием и лаем хватал зубами за ноги мою лошадь, должен признаться, я не испытывал к нему никакого сочувствия. Поэтому, выйдя из таверны, я руководствовался сиюминутными побуждениями, хотя почти сразу же проникся сожалением по поводу своего поступка, а впоследствии, когда наблюдал за кончиной несчастного животного, даже проникся испугом, близким к отчаянию».
«Как это понимать? — недоуменно взглянула на него Глинет. — Ты раскаялся в своей жестокости?»
«Не совсем так. Не следует забывать, что я частично возместил собаке риск, накормив ее сарделькой».
«А тогда чем объяснялся твой испуг?»
Тристано поморщился и брезгливо поиграл пальцами в воздухе: «Раз уж ты настаиваешь, я объясню — в настолько деликатных выражениях, насколько это возможно. Все это происходило после того, как посреди ночи жемчужина была мне возвращена сверхъестественным образом — по сути дела, покойником, завалившимся ко мне в спальню. Глядя на мертвого пса, сначала я хотел уехать оттуда побыстрее и оставить жемчужину на дороге. Но такое решение проблемы казалось мне все более сомнительным по мере того, как я представлял себе, что могло произойти следующей ночью, после того, как я засну. Дохлый пес, проткнутый стрелой, с рассеченным черепом, подобравший жемчужину из лужи…»
Глинет зажала уши руками: «Хватит, хватит! Не хочу больше ничего слышать!»
«Действительно, в более подробных разъяснениях, пожалуй, нет необходимости», — заметил Эйлас.
«Верно, — кивнул Тристано. — Я руководствовался исключительно желанием возбудить в Глинет сострадание к чрезвычайно неудобному положению, в котором я оказался».
«Тебе это удалось», — призналась Глинет.
Наступило молчание. Глинет взглянула на сидевшего напротив Эйласа: «Сегодня ты неразговорчив. Что тебя беспокоит? Какие-нибудь государственные дела?»
