– Он ведь и вправду может рассказать мне, как что делается, – пожаловался ей Джинкс после особенно неудачного урока магии. – А он только лается и считает, что я должен понимать, о чем он толкует. Он знает, как творить волшебство. Что, трудно ему просто взять и рассказать?
– Какая несправедливость! – сказала в воображении Джинкса девочка в красной накидке.
– На днях говорит: «Почему это ведьмам околдовывать живых людей легче, чем чародеям?» А я говорю: «Не знаю». И жду, что он мне это скажет, так? А он: «О, я думал, ты мне скажешь». А я ему: «Ну, так почему же?» А он: «Не знаю». Я и говорю: «Как же я могу это знать, если ты не знаешь?», – а он гнет свое: «Я думал, может, ты сам пораскинешь мозгами». Интересно, как это я ими буду раскидывать насчет того, чего и он-то не знает?
– Не понимаю, как ты с ним уживаешься, – удивилась и даже, кажется, восхитилась девочка в красной накидке.
– Да нет. Обычно он не так уж и плох, – сказал Джинкс. – Недавно подарил мне талисман, который будет оберегать меня в лесу.
– По-моему, ты ужасный храбрец – надо же, в одиночку по Урвальду ходишь! – сказала девочка.
– Да ну, чего там. Я его не боюсь. В конце концов мы же в нем живем, верно?
– Да, и потому знаем, что его стоит бояться, – сказала девочка.
* * *
Джинкс проводил много времени в лесу, зарывшись пальцами ног в землю и слушая древесные корни. Мысли корней копошились вместе с червями и личинками, всасывали влагу и старались обогнуть муравейники. Но все-таки это была какая-никакая компания. Людей – и всех прочих живых существ – деревья звали «Торопыгами». А Джинкса – «Слышащим». Это были не совсем слова – только общие мысли и самые близкие соответствия, которые Джинксу удалось отыскать в человеческой речи.
Торопыги им были не особенно интересны, однако деревья время от времени упоминали о них, как о надоедливых докучниках, мнущих корневые волоски, – имея в виду и Странников, ходивших по тропам, и волколаков, кравшихся под светом луны, и вампиров, притворявшихся Странниками, и троллей, которые ломились сквозь Урвальд, не заботясь о том, что могут сломать чьи-то ветви или ободрать кору.
Обрывки этих историй действовали Джинксу на нервы. Но ему хотелось побольше узнать о мире. И потому он забредал в лес все дальше и дальше, неизменно заботясь о том, чтобы запомнить обратную дорогу к дому Симона, всегда прислушиваясь, не доносятся ли откуда говорящие об опасности шаги или шорохи.
* * *
Однажды он застал деревья в сильном расстройстве: какие-то Торопыги прямо у тропы рубили на дрова упавшие деревья, и не те, что следовало, – хорошие старые стволы, которые деревья собирались сами употребить в пищу. Урвальд гневался.
