Иной раз пророк, устрашенный трудностью подвига, даже противился небесному зову, но автоматом он никогда не был и всегда оставался человеком. Именно поэтому он мог в конечном счете стать свободным соучастником Божиих замыслов. Он следовал призыву во имя верности Богу и любви к Нему.
Кого пошлю Я? Кто пойдет? - вопрошает Господь.
И пророк Исайя отвечает:
Вот я. Пошли меня...
(Ис 6,8)
Это - не блаженная прострация "самадхи" и не "турия"- сон без сновидений, а подлинная "встреча лицом к лицу". При всей непостижимой близости Бога и человека они не исчезают "друг в друге", а остаются участниками мистического диалога.
Так возникает чудо двуединого сознания пророка, не имеющее аналогий в религиозной истории. В их лице дохристианский мир был вознесен к последней черте, за которой открывается Богочеловечество. В этом смысле каждый пророк был живым прообразом Христа, "нераздельно и неслиянно" соединившего в себе Бога и человека.
Неповторимый опыт пророков порождал и единственный в своем роде ответ на вопрос об отношении Бога к миру. Правда, этот ответ не сформулирован как метафизическое учение; в этом смысле книги пророков разочаруют тех, кто стал бы искать в них философской системы. На многие вопросы они не дали ответа и не стремились к этому. Их вера, рожденная Откровением, была базальтовой основой, На которой уже впоследствии могли возни кать пласты богословия, метафизики и внешних форм религиозной жизни.
В противоположность известным на Востоке и на Западе учениям, пророки не считали, что Вселенная образована из предвечной Материи или же что она есть эманация, излияние Божества. По их учению, мир получил бытие силою творческого Слова Ягве; даже имя Божие (связанное с глаголом "хайя"-"быть"), вероятно, может означать "дарующий бытие", "Творец". Разумное, творческое существо, человек представляет собой как бы вершину мироздания, но он-не "осколок Абсолюта", а "образ и подобие" Создателя. Как художник любит свое творение, как мать-свое дитя, так и Бог связан живыми узами с человеком и миром. Он хочет возвысить их до Себя, приобщить к своей совершенной полноте. Это делает их существование исполненным смысла и цели. Именно это ощущение смысла бытия отсутствует в большинстве философских систем древности.
Для Платона видимый мир-тень, для индийской мистики - призрачная Майя. Возникновение мира, согласно Упанишадам, есть нечто подобное непроизвольному извержению. "Как паук выпускает из себя и вбирает в себя паутину, как растения возникают из земли, как волосы возникают на голове человека, так из Непреходящего возникает все в этом мире"7. Это излияние из недр Вечного сменяется поглощением для того, чтобы снова разрешиться эманацией. Представление о вечном возврате подтверждалось цикличностью процессов, совершающихся в природе. Вавилоняне и египтяне, греки и индийцы мыслили мир как нечто вращающееся по исполинскому замкнутому кругу или множеству кругов, и этот бесконечный, бесцельный круговорот окрашивал пессимизмом миросозерцание дохристианского человека 8.
