– Но, Летиция, ведь гемофилия цесаревича и была причиной возникновения у Александры депрессии, а впоследствии глубокой набожности. Напрасно ты пытаешься доказать, что здесь была обыкновенная послеродовая депрессия.
Летиция расстегнула блузку.
– Распутин воспользовался тем, что бедная женщина как раз переживала гормональный сдвиг. Здравствуйте, милая, как провели день? Здесь что-то очень светло.
Невидящими глазами она оглядела кухню. Сняла юбку.
– Я вымыла окна, – ответила я и выпрямилась. Со стеной придется подождать. Я бросила нож в раковину.
– Я его еще ни разу не видел, – сказал профессор Уиллоуби Д’Арби, с изумлением указывая на выскобленный пол кухни, выложенный плиткой под старинную терракоту.
Расстегивая лифчик, Летиция напомнила:
– Да видел, конечно, ему уж по крайней мере семь лет. Мы вместе выбирали… в «Хабитате». Когда мы платили за плитку, у одного человека еще случился эпилептический припадок прямо на стопке индийских ковриков.
– Сейчас припоминаю, – сказал Уиллоуби Д’Арби. – Ты еще сунула ему в рот палочку от леденца и засадила в язык занозу.
Я вынула из духовки кастрюлю и поставила на вычищенный стол. Я ожидала воплей изумления, может быть, даже прыжков от радости, но чета Уиллоуби Д’Арби уселась за стол, и без лишних слов каждый плюхнул себе в тарелку мясного жаркого. Сдержанными едоками их не назовешь: они причмокивали губами, соус стекал по подбородкам, его не вытирали и не замечали. Летиция управилась первой.
– А что на сладкое?
– Рисовый пудинг, – ответила я, встала и вынула его из духовки. Пудинг был что надо: под хрустящей коричневой корочкой лежал толстый слой разбухшего в сливках риса.
Профессор Уиллоуби Д’Арби быстро сказал:
– Чур мне корочка.
– Нет, чур мне корочка! – закричала Летиция.
Каждый принялся тянуть горшочек с пудингом в свою сторону, хотя он был обжигающе горяч.
В кухню вошел Кир.
– Où sont les cigarettes?[17] – спросил он.
– При домработнице говори по-английски, милый, – сказала Летиция. – Она не получила образования.
Кир взглянул на меня без всякого интереса. Это был очень высокий босоногий молодой мужчина чуть старше двадцати лет. Спутанные волосы падали ему на плечи и обрамляли лицо наподобие плоской серой подушки. Темно-синий рабочий комбинезон свободно болтался на истощенном теле. Ногти на ногах давно надо было постричь. Судя по виду, у него едва ли хватило бы сил поднять топор, не то что махать им в бешенстве. Летиция подала ему свои сигареты, он взял их и вышел из кухни, не сказав больше ни слова.
