– У меня ноги свело, – сказала я, – не могу двинуться.
– Понятное дело, – крикнул Спог, перекрывая скрежет дробилки в мусоросборнике. – Всю ночь проторчать у этой проклятой двери. Еще удивительно, что никто на вас не покусился и всякое такое. Некоторые типы, знаете, не больно-то разборчивы. Им любая сойдет, хоть бы и из ночлежки.
– Помогите мне, пожалуйста, – попросила я.
– Нет, – ответила Ушанка. – Нам не положено даже прикасаться к публике, особенно к женщинам, а то еще пойдут куда-нибудь жаловаться.
Из кабины вылез водитель, толстяк с прической Элвиса Пресли и галстуком-шнурком. Он неторопливо направился к нам с таким важным видом, будто каждый вечер не менее двух раз выходил на сцену «Цезарь-паласа» в Лас-Вегасе.
– Прочь с дороги, – жестким голосом приказал он.
Я испугалась. Спог с напарником тоже. Я кувырнулась на бок и поползла на тротуар. Мои онемевшие ноги волочились сзади. Толстяк подхватывал одной рукой мешки с отбросами и закидывал их в чрево грузовика. Он мотнул головой тем двоим, приказывая возобновить работу, затем подошел туда, где я лежа растирала ноги, восстанавливая кровообращение. Он едва шевелил губами, похожими на два розовых слизняка.
– Будь я премьер-министром, я бы принял закон, который дал бы право муниципалитету совать тебя и таких, как ты, в мою мусорку. Ты же мусор. Я бы вас в крошево перемолол – бродяжек, пьяниц, наркоманов, шлюх, нюхачей, пакистанцев, китаез, черномазых, всю шваль. Кости переломать, головы долой – и в мою мясорубку. И знаешь что? Я бы работал бесплатно, ведь для своей родины трудился бы. Ты же мусор! Катись отсюда к чертовой матери!
Я встала и, прихрамывая, заковыляла в сторону улицы, которая вела прочь с площади. Когда онемение в ногах прошло, я зашагала быстрее и вскоре уже бежала по пустым тротуарам. На улочке под названием Шарлотт-стрит молодые парни в хлопчатобумажных комбинезонах протирали окна ресторана, и до меня донесся запах кофе, настоящего кофе, какой варят из молотых зерен в маленьких кофеварках. Я никогда не пробовала настоящего кофе. Когда к нам изредка приходили гости, я не говорила, как герои телешоу: «Боюсь, у нас только растворимый». В нашем доме никогда и не бывало ничего другого, кроме «Максвелл хаус».
Бежать было очень приятно, так что я не сбавляла темпа и вскоре понеслась по широкой улице под названием Тотнем-корт-роуд, мимо магазинов, торгующих японскими электротоварами. Мое отражение мелькало в витринах, я бежала и бежала, все прибавляя скорость, легко лавируя между пешеходами. Наконец-то в Лондоне я была при деле: занималась бегом по утрам. Вперед, быстрее, быстрее, сзади скачет «конский хвост», руки рассекают воздух, ноги несутся сами собой. Стоп. Я добралась до конца Тотнем-корт-роуд. Я здесь уже была. Улица называется Юстон-роуд. Напротив странно мерцает угловатое здание. Волшебное здание, отражающее в зеркальных окнах жизнь и движение. Я сделала полный круг. Сент-Панкрас… Фицрой-сквер… Тотнем-корт-роуд. У меня теперь есть своя территория.
