Жасмин и розы с клумб тянул.
Доволен, пьян, скача домой,
Гано болтал с самим собой:
«Ой френджи! Как они ловки
Ha выдумки и пустяки!
Запрятать в ящик крикуна,
Чтоб говорил он там со дна,
Им любо! Ho зато в бою,
Я ставлю голову свою,
He победит никто из них
Нас, бедных, глупыхи слепых.
He обезьяны мы, и нам
He нужен разный детский хлам».
A Мик в мечтаньях о Луи,
Шаги не рассчитав свои,
Чуть не сорвался с высоты
B переплетенные кусты.
Угрюмо слушал павиан
O мальчике из дальних стран,
Что хочет, свой покинув дом,
Стать обезьяньим королем.
Звериным сердцем чуял он,
Что в этом мире есть закон,
Которым каждому дано
Изведать что-нибудь одно:
Тем – жизнь средь городских забав,
Тем – запахи пустынных трав.
Ho долго спорить он не стал,
Вздохнул, под мышкой почесал
И пробурчал, хлебнув воды:
«Смотри, чтоб не было беды!»
Луна склонялась, но чуть-чуть,
Когда они пустились в путь
Через канавы и бурьян, —
Луи, и Мик, и павиан.
Луи смеялся и шутил,
Мешок с мукою Мик тащил,
A павиан среди камней
Давил тарантулов и змей.
Они бежали до утра,
A на день спрятались в кустах,
И хороша была нора
B благоухающих цветах.
Они боялись – их найдут.
Кругом сновал веселый люд:
Рабы, сановники, купцы,
C большими лютнями певцы,
Послы из дальней стороны
И в пестрых тряпках колдуны.
Поклонник дьявола порой
C опущенною головой
Спешил в нагорный Анкобер,
Где в самой темной из пещер
Живет священная змея,
Земного матерь бытия.
Однажды утром, запоздав,
Они не спрятались средь трав,
И встретил маленький отряд
Огромный и рябой солдат…
Он Мика за руку схватил,
Ременным поясом скрутил.
«Мне улыбается судьба,
Поймал я беглого раба! —
Кричал. – И деньги, и еду
За это всюду я найду».
Заплакал Мик, а павиан
Рычал, запрятавшись в бурьян.
Ho, страшно побледнев, Луи
Вдруг поднял кулаки свои
И прыгнул бешено вперед:
«Пусти, болван, пусти, урод!
Я – белый, из моей земли
Придут большие корабли
И с ними тысячи солдат…
Пусти иль будешь сам не рад!» —
«Hy, ну, – ответил, струсив, плут, —
дите с Богом, что уж тут».
И в вечер этого же дня,
Куда-то скрывшись, павиан
Вдруг возвратился к ним, стен я,
Ужасным горем обуян;
Он бил себя в лицо и грудь,
От слез не мог передохнуть
И лишь катался по песку,
Стараясь заглушить тоску.
Увидя это, добрый Мик
Упал и тоже поднял крик
Такой, что маленький шакал
Его за милю услыхал.
И порешил, пускаясь в путь:
«Наверно, умер кто-нибудь».
Луи, не зная их беды,
K ручью нагнулся поскорей
И, шляпой зачерпнув воды,
Плеснул на воющих друзей.
И павиан, прервав содом,
Утершись, тихо затянул:
