– Что делается! – бормочет Маяковский про себя. – Что делается! Это уже социализм!
Молодежь толчется у витрин книжного магазина. Книги Маяковского выставлены среди других.
„Моя фамилия в поэтической рубрике. Радуюсь я. Это мой труд вливается в труд моей республики“.
Огромные „крикогубые“ буквы афиш извещают о предстоящем вечере поэта в Политехническом. „Хорошо!“ – орут афиши»[2].
Маяковский любил Революцию.
Любовь слепа. Любовь зла. Он ли не знал об этом, моливший некогда Бога:
Делай, что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только –
слышишь! –
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!
А еще он любил Лилю.
Он встретил ее в 1915-м. С ходу, в присутствии озадаченного и ошарашенного мужа посвятил ей свою первую лирическую поэму (написанную не о ней!), и с тех пор каждую стихотворную строку отдавал ей. С того часа его лира зазвенела для Лили. И ни для кого больше. Ни для чего. Он стал добровольно, всецело, безоговорочно ее собственным, личным, персональным поэтом. Даже когда в 1920-м он анонимно печатал революционную поэму «150 000 000», потребовал в типографии, чтобы специально были оттиснуты три экземпляра с посвящением любимой, и непременно, чтобы это были три первых экземпляра в тираже, а когда оказалось, что технически это невозможно осуществить, потребовал от метранпажа объяснительную, которую и представил Лиле!
Она распоряжалась им вполне.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть –
как девочка мячиком.
По воле ее он мог уничтожить не понравившееся ей стихотворение и, напротив, отказаться от сожжения творческих рукописей. В голодный год мог отыскать в пустой и холодной Москве две бесценные морковины, необходимые для поддержания ее больного и истощенного организма. А позже исхаживал часы по парижским магазинам, выполняя ее заказы – от изысканного белья до модного автомобиля.
Она была маленькой, изящной и едва ли красивой. Но для него стала всем. Навсегда.
Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Надо помнить, что когда пришла Революция, его сердце уже было занято Лилей.
Революция была Мечтой, Лиля – Жизнью.
Мечта была простой, ясной и цельной, диалектически обоснованной: через тернии – к звездам! Она была катастрофически далека о реальности, от правды будней и исторической перспективы.
Жизнь – сложной, капризной, противоречивой, подвластной обстоятельствам и прихоти, чтобы и журавль в небе, и – синица в руках. Она открывала подлинность настоящего, обличала действительность, настораживала перед будущим.
