– Запомните, – приговаривал он ворчливо, – у писателя на столе должно быть абсолютно пусто. Шурум-бурум к черту! Это отвлекает.
В особенности его раздражал небольшой матово-серебряный юбилейный прибор в стиле модерн, доставшийся мне в наследство от моего полтавского дяди, известного в свое время земского деятеля. Я держал прибор исключительно из уважения к памяти дяди.
С непостижимым проворством фокусника Маяковский рассовывал все составные части этого юбилейного прибора – подсвечники без свечей, ножик для разрезания, пресс-папье без промокашки, две пустые чернильницы с серебряными колокольчиками крышечек, спичечницу – с глаз долой, куда попало: в книжный шкаф, под кресла, даже в устье голландской печки, если дело было летом.
Совершая все эти забавные безобразия, он рычал из Хлебникова: «И тополь земец, и вечер темец, и моря речи, и ты – далече».
Этим он как бы отдавал долг вежливости моему дяде, который был земец.
Сергей Дмитриевич Спасский (1898–1956), поэт, мемуарист:
Он был весь переполнен движением. Веселая жизненная сила переливалась в его высоком и тонком теле. Угловатые жесты были выразительны и рельефны. Он не примерялся к собеседникам и к обстановке, оставаясь самим собой до конца.
Вадим Габриэлович Шершеневич:
Азарт ему был необходим во всем. И в работе, и в жизни.
Вероника Витольдовна Полонская:
Маяковский со страшным азартом мог, как ребенок, увлекаться самыми неожиданными пустяками.
Например, я помню, как он увлекался отклеиванием этикеток от винных бутылок. Когда этикетки плохо слезали, он злился, а потом нашел способ смачивать их водой, и они слезали легко, без следа. Этому он радовался, как мальчишка. <…>
У Владимира Владимировича были часы, и он хвастался, что стекло на них небьющееся. А в Сочи я увидела, что стекло разбито. Спросила, каким образом это произошло. Владимир Владимирович сказал, что поспорил с одной знакомой. Она тоже говорила, что у нее стекло на часах не бьется. Вот они и шваркали своими часами стекло о стекло. И вот у нее стекло уцелело, и Владимир Владимирович очень расстроен, что на его часах треснуло.
Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:
Был очень подвижен, особенно любит ходить. Не мог продолжительное время сидеть спокойно, «ерзал» на стуле, часто вскакивал.
Николай Семенович Тихонов (1896–1979), поэт:
Он не любил сидеть на месте. Он был великий странник, он все время кочевал по стране, он признавался даже, что «бреется километрами» в поезде, переносясь из конца в конец по большой нашей родине, или пересекая Европу, или переплывая моря и океаны.
