Потом вошел Холмс, вернувшийся из своей загадочной экспедиции и принесший с собой нечто меня поразившее. Впрочем, у меня не было возможности оценить важность этого предмета, поскольку Холмс, проворно взобравшись по лестнице, мигом очутился на сеновале, похожем на театральную сцену. Это и впрямь был настоящий театр: над нами возвышался Холмс, словно какой-нибудь прославленный актер, а мы с доктором Пэрри и полицейскими превратились в зрителей – этакую невзыскательную публику, собравшуюся в шекспировском «Глобусе»[52] на представление одной из великих трагедий. Косые солнечные лучи с плясавшими в них пылинками создавали на этой сцене причудливое, беспрестанно менявшееся освещение.
По некому негласному соглашению мы молча ожидали остальных участников действа. Тяжелый скрип открывающихся дверей амбара, возвестивший об их появлении, был не менее драматичен, чем знаменитый стук в ворота в «Макбете».
Они нерешительно вошли внутрь – Оуэн Мэдок впереди, за ним его дочь Риан – и на мгновение замерли, подняв головы и увидев на краю сеновала фигуру Холмса, который тоже стоял без движения.
Затем Холмс медленно и осторожно, будто воин, поднимающий копье, взял вилы, которые принес с собой невесть откуда, и дрожавшей от напряжения рукой прицелился в тех двоих, что стояли внизу.
Риан не выдержала первой. Она завопила, словно раненый зверь, и закрыла лицо руками. Мэдок не издал ни звука, но на его лице явственно отпечатался тот же безумный ужас.
Мы застыли на своих местах, будто участники немой сцены в финале мелодрамы, ожидающие, когда опустится занавес.
И вдруг мизансцена распалась, а ее действующие лица бросились врассыпную. Мэдок метнулся к двери амбара, бешено распахнул ее и побежал через двор к дому. К тому времени, когда туда добрались остальные, он успел запереться изнутри. Риан бросилась к двери и, забарабанив по ней кулаками, закричала:
– Папа! Папа!
Мы с доктором Пэрри словно остолбенели, Холмс же ринулся вперед. Сорвав с себя пальто, он обернул им руку и выбил окно гостиной, находившееся рядом с входной дверью. Просунув руку внутрь, он открыл задвижку, а мгновение спустя уже протискивался через открытую оконную створку в комнату. Мы услышали звук его шагов по каменному полу прихожей, а затем приглушенный шум борьбы, сопровождавшийся громкими криками.
Я различил голос Холмса, очень громкий и звонкий, в котором слышались повелительные нотки, призванные усилить эмоциональное содержание диалога, как в оперных дуэтах, где бас дополняет тенора.
