— Всю реку знаешь?
— Она шумит — я помни. Тут шумит, там подругому шумит, палка совсем по-другому шумит.
Шестом глубину хорошо помню…
— А что сейчас справа на берегу?
— Много мелкой вода, много лежит больших палка. Дом орла на сухой палка…
Два белохвостых орла поднялись и тяжело полетели к пологой сопке.
Последний час мы плывем уже в темноте. Сопки становятся черными. Четко обозначился поломанный горизонт. За горами лимонно светится небо, а сопки все черней и черней. Темнота постепенно стекает в реку, и только далеко слева две снежные горы сияют розоватым светом.
В сплошной темноте плывем. Еще два больших переката, и должны появиться огни поселка.
— Тут надо хорошо смотри. — Рулевой на корме привстает. — Шестом, шестом, а я веслами… — Проскочили. И показались огни.
— Иван Пинович, а в табун по реке кверху ты когда же прошел?
— Однако, вчера прошел. Утром пошел, вечером в табуне чай пили.
— По берегу шел, а лодку тянул?
— Однако, так.
— Один?
— Нет, не один. С собакой шел.
Я мысленно оглянулся, представил себе каменистый берег, заваленный подмытым лесом и валунами, изрезанный множеством шумных ручьев и речек. Идет по берегу человек и тянет лодку.
Слепой человек. К табуну — пятьдесят верст… Непостижимо!
Лодка ткнулась в илистый берег. Рулевой в темноте уверенно отыскал нужный колышек, привязал лодку. Позвал кого-то из темноты. Сейчас же подошли две женщины, в большую корзину стали складывать рыбу. Что-либо спрашивать было неловко, я отложил разговор и стал прощаться.
— Однако, мелгитанин хорошо весла держал. Я думал, немношко плохо будешь греби… Как по- русски сказать… молодец!
Похвала была кстати. Ломило руки и спину, на ладонях темнели кровавые пузыри.
Я прошел улицей и оглянулся на реку. Два старика, обнявшись, мирно болтали. Высокий переобувался.
* * *
Сорок пять лет назад мальчик-чукча Иван Рультетегин поехал с отцом в гости в соседний табун. Взрослые пили чай, а ребятишки прыгали посреди юрты. Играя, дочка хозяина зачерпнула блюдцем золы… Это только кажется, что костер в юрте остыл, только сверху костер покрывается синим пеплом… Женщины языком выбирали золу из глаза и спрашивали: «Ты видишь?» Он и теперь помнит, как спрашивали. Ему было шесть лет. Он не мог понимать всей беды.
«Твоими глазами должны стать уши, и голова, и ноги, и руки», — говорил отец. Отец брал сына во все поездки по тундре, рассказывал: это ручей, это олений след, это утки свистят крыльями; трава под снегом ложится в сторону, где прячется солнце; запели птицы — значит, день наступает; солнце греть перестало, утих ветер — ночь пришла в тундру. «Запоминай, тогда будешь жить». И он научился издалека «слышать» табун по запаху дыма, ловил в табуне ездовых оленей.
