даже в условиях сильнейших эмоциональных и жизненных потрясений. Безусловное не означает, что оно должно быть сильнее любой другой, самой сильной нашей эмоции. Такого иногда, правда, требуют фанатики. Но фанатизм следует отвергнуть, как нечто бесчеловечное. Безусловное означает, что оно сохраняет свою силу и тогда, когда другие эмоции или мысли захлестывают нас, что оно не зависит от нашего актуального состояния, то, что останется даже тогда, когда все наши иные увлечения пройдут, когда все наши иные надежды разрушатся.
И в этом смысле подлинной верой может быть только вера перед крестом, вера в крест. Уже упоминался огромный критический, протестный потенциал креста. Перед крестом не может выстоять ни один из других, ограниченных образов Бога, ни одно другое из истинных или ложных божественных откровений. Поэтому вера в крест – это вера, принимающая в себя этот протест. Вера в крест – это «безумная»[9] вера, она верит в то, во что по всем человеческим меркам верить просто нельзя, но именно поэтому это такая вера, которая живет там, где всякая другая вера разрушится. Она будет жить, потому что она уже приняла радикальное разрушение внутрь себя. Вернее сказать, не радикальное разрушение, а радикальный протест.
И здесь мы подходим к следующему аспекту веры, а именно: к взаимоотношениям веры и сомнения.
В обыденном языке, да и часто даже в устах многих теологов, вера, как правило, противопоставляется сомнению. Вера выступает как противоположность сомнению. Верить – значит не сомневаться. Однако если мы с вами задумаемся над данным нами определением веры как состоянием безусловной захваченности, то мы с вами увидим, что здесь все далеко не так просто. Вера – это состояние безусловной захваченности, а не состояние безусловной уверенности. Вера и уверенность – разные вещи. Бросая вниз камень, я уверен, что он упадет на землю. Но это не значит, что я верю в его падение. Я знаю, что есть такой континент, как Африка, хотя я там ни разу и не был, но это не значит, что я верю в Африку. Верить – значит не быть абсолютно уверенным в чем-то. Верить – значит, как уже было описано, всем своим существом устремиться к чему-либо, искать этого. Я верю во что-то, если это меня взволновало, затронуло, захватило.
Веры не бывает без риска. Вера без риска превращается в механическую гарантию. Если ваш друг идет сдавать трудный экзамен и вы говорите ему в напутствие: «Я верю в тебя!», это не значит, что вы стопроцентно уверены в его успехе. Напротив, вы прекрасно понимаете всю сложность происходящего, весь риск, которому ваш друг подвергается. И все же вопреки этой сложности, вопреки риску вы выражаете свое доверие вашему другу. То же самое можно сказать и о вере как о состоянии безусловной захваченности. Нет никаких гарантий, что то, что безусловно захватило меня, на самом деле является безусловным, что моя вера, действительно, направлена на истинного Бога, что моя вера – не трагическое заблуждение. В вере есть риск. И мало того, это величайший риск, на который человек вообще может пойти. Ведь речь здесь идет даже больше, чем о жизни и смерти. Здесь же неизбежно коренится и сомнение. Это сомнение является, таким образом, не противоположностью вере, а ее необходимым элементом. Если меня что-то безусловно захватило, если я в чем-то предельно заинтересован, то сомнения не могут не возникать. Если меня захватило событие Иисуса Христа, Его крест, если я верю, что Бог открывается нам в этой конкретной человеческой личности, то у меня не может не возникать сомнений, а так ли это? А действительно ли подлинное откровение Бога совершилось именно в Иисусе Христе? А прав ли я, полагая смысл своей жизни в этом человеке, жившем две тысячи лет назад? Это не методологическое холодное сомнение ученого. Это экзистенциальное сомнение, сомнение, которым человек мучается, которое он остро переживает.
