— Мем-сахиб руку обожгла, — говорит. Или еще какой предлог выдумает.
Джозеф лишь кивал, слушая Ибрагима. Тот закурил. Как все удачно сложилось: парень не курит и не пьет. Правда, ест за троих. Так Мина рада-радешенька, глядя, как он ее стряпню уписывает — только за ушами трещит. (Нужно быть начеку: Джозеф собой недурен.)
— Ибрагим, а что будет, если и сахиб и мем-сахиб тебя выгнут?
— Не выгнут, а выгонят. Учись правильно говорить.
— Что будет, если тебя выгонят сразу и сахиб и мем-сахиб?
Ибрагим задумался.
— Смотри-ка, ты, оказывается, не только садовник, но и философ! Вторгаешься в сферу метафизики? Может, тебя и зовут-то Джозеф Эйнштейн, а? Может, ты всякие теории про относительность изобретаешь? Неужто я неясно сказал: сахиб и мем-сахиб вечно не ладят и бывают еще порой не в себе.
— Хорошо, Ибрагим, объясни мне тогда: скажем, случится, что они не в себе в один и тот же день и забыли поругаться. И выставят тебя вдвоем. Кому придется тогда кашу варить?
— Во всяком случае не тебе, Джозеф, — почуяв неладное, быстро проговорил Ибрагим. — Если уж меня уволят, то и тебе здесь не остаться. Кашу варить тебя никто не просит, знай стриги газон да за каннами ухаживай. Ты ведь работаешь не на господ Смолли, а на меня. Ты мой парень.
Джозеф потупил взгляд. Отобедав, они с Ибрагимом сидели на полу средь пустых тарелок. Мина, обедавшая рядом за перегородкой, подала голос:
— И не стыдно тебе на старости лет к мальчишке приставать?
— Что за чушь ты несешь? — крикнул в ответ Ибрагим.
— Какая ж чушь! Ты ж на весь белый свет заявляешь, что это твой парень!
— На весь белый свет?! Это ты, что ли, белый свет? У тебя только ухо необъятное, а вот умишко-то крохотный. — Помолчав, Ибрагим обратился уже к Джозефу: — Не слушай ты ее. Ей просто досадно, что я тут с тобой сижу говорю, а не расхваливаю ее обед. Я тебе все как отец родной объясняю. Понял?
Джозеф поднял глаза. Но смотрел он угрюмо и настороженно. Ибрагим, видно, угадав нечто в поведении парня, торопливо прибавил:
— Ну, не как отец там, или брат, или учитель в сиротском приюте. Просто как старший. И по возрасту, и по работе, как и договорено с Булабой-сахибом.
Взгляд у Джозефа прояснился. Чуть подумав, он сказал:
— Недели через две, Ибрагим, трава, что я скосил, станет хорошим удобрением. Только сейчас ей побольше воды надо. А придет жара, нам это удобрение для канн сгодится. Они перегной любят. Разбросаем его по клумбе, он влагу в земле задержит. И вырастут канны высокие и красивые. Значит, я хорошо поработал, верно?
