Я понял, что затеял мой двойник, тезка, сын, брат, инопланетянин — в общем, черт знает кто — и безропотно приложил свой большой палец.
Рядом с моим отпечатком на бумажный лист лег след от большого пальца младшего Горюнова.
— Сейчас я могу сказать только приблизительно, — сказал дактилоскопист, вооружаясь лупой. — Точный анализ можно сделать в лаборатории. Но бутылочку, молодой человек, можете открыть…
Уверенности у меня, что проиграл молодой человек, не было, но я распахнул дверцу бара и достал бутылку армянского коньяка, купленную с полгода назад. Сейчас ничего такого нельзя было купить, разве что за огромные деньги. Армения практически отделилась и перестала поставлять нам коньяк. А поскольку я уже давно не пью и даже не выпиваю, у меня в баре сохранилось несколько бутылок спиртного.
— Минуточку, минуточку, — оторопело забормотал специалист по отпечаткам пальцев и выпивке. — Боюсь, что… Нет, это невероятно… Если бы сам не был свидетелем того, что отпечатки делались разными людьми… Умом поехать можно… Елки зеленые!
— Неужели полная идентичность? — ахнул я.
— Боюсь, что вы проиграли, папаша, — сказал дактилоскопист. — А впрочем, посмотрите сами.
Я схватил лупу и стал разглядывать отпечатки.
Младший Олег, победно улыбаясь, взял бутылку и нахально сказал:
— Разрешите, папаша, я открою ваш проигрыш!
И тут я понял, что завтра утром, без двадцати одиннадцать, меня действительно убьют.
Его взяло отчаянье и зло.
В тюрьме родился, в ней провел всю жизнь он.
Иным везет, ему не повезло:
застенком для него была отчизна.
Он жал плечом — незыблема стена!
А правила жестоки, неизменны.
Да, на таран не шел, и в том его вина…
Порой лишь бился головой о стену.
Считал, что в каталажке и умрет…
Но вдруг начальник новый был назначен,
пробил в стене дыру, проем, проход
и для начала все переиначил.
Привольный мир открыла та дыра:
дорогу, речку, луг, где лошадь ржала.
В пролом рванула первой детвора
и босиком по полю побежала.
Ребята в речку прыгали, визжа,
они свободу приняли, как должно.
А он, привыкший к кулакам вождя,
с опаской шел, на ощупь, осторожно.
Приволье, а ему не по себе:
нет стукачей, не бьют, не держат плетку…
И он, мечтавший о такой судьбе,
вдруг захотел вернуться за решетку.
Он рад и злобен… И в конце пути
все проклинает и благословляет…
Тюрьма не только держит взаперти,
она к тому ж еще и охраняет.
Гримасой жалкою его лицо свело,
фигура сгорбилась понуро и устало.
С эпохою ему не повезло —
Как раз на жизнь свобода опоздала!
