— Что-то ты потяжелел, — заметил Рендер, оглядывая фигуру Бартельметца. — Нездоровый симптом.
— Ерунда, это сплошные мышцы. Ну, как живешь, как дела?
Он взглянул на Джилл, и она улыбнулась ему в ответ.
— Мисс де Виль, — пояснил Рендер.
— Джилл, — представилась она.
Бартельметц слегка поклонился, отпустив наконец уже занывшую руку Рендера.
— А это — профессор Морис Бартельметц из Вены, — закончил Рендер, — укрывшийся под покровом мрака последователь всех форм диалектического пессимизма и выдающийся первооткрыватель в области невроконтактной терапии, хотя, глядя на него, этого и не скажешь. Я имел счастье быть его учеником в течение года.
Бартельметц утвердительно кивнул, принимая от Рендера фляжку для шнапса, которую тот вынул из маленького пластикового рюкзака, и наполнил свой складной стаканчик до краев.
— Да, ты все еще хороший специалист, — вздохнул он. — Моментально ставишь диагноз и прописываешь правильное лечение. Ваше здоровье.
— Семь лет — залпом, — важно произнес Рендер, вновь наполняя стаканчик.
— Что ж, потянем время — будем пить мелкими глоточками.
Они уселись на полу.
Огонь рычал в камине, дымом уносясь в большую кирпичную трубу; объятые пламенем поленья сгорали: и толстые сучья, и тоненькие веточки, и годовые кольца — кольцо за кольцом.
Рендер разворошил огонь.
— Я читал твою последнюю книгу, — сказал Бар-тельметц как бы невзначай. — Года четыре назад.
— Верно, — утвердительно кивнул Рендер.
— Над чем-нибудь сейчас работаешь?
Рендер лениво ткнул кочергой в горящее полено.
— Да, есть кое-что.
Он бросил беглый взгляд на Джилл, которая дремала, прислонив голову к подлокотнику высокого кожаного кресла, подложив под бок рюкзак Рендера, и алые тени огня выпукло скользили по ее лицу.
— Я столкнулся с довольно необычным явлением и начал работать над темой, о которой давно собирался написать.
— Необычным? В каком смысле?
— Хотя бы в том, что пациентка — слепая от рождения.
— И ты пользуешься МНУ?
— Да. Она хочет стать Ваятелем.
— Verflucht![11] А ты учитываешь возможность обратных воздействий?
— Конечно.
— Ты ничего не знаешь о бедняге Пьере?
— Нет.
— Что ж, значит, им удалось это скрыть. Пьер был студентом-философом в Парижском университете и писал диссертацию об эволюции сознания. В этом году, летом, он решил, что для его работы необходимо исследовать мозг обезьяны — с тем чтобы установить, кта из них, он или обезьяна, более легкомыслен, не иначе. Как бы там ни было, ему удалось получить незаконный доступ к МНУ и к мозгам нашей мохнатой родственницы. Потом так и не удалось установить, насколько он успел ознакомить обезьяну с банком внешних воздействий, но, надо полагать, что именно один из тех сигналов, которые по-разному резонируют в сознании человека и обезьяны, — шум транспорта и тому подобное, — напугал неразумное созданье. Пьер до сих пор сидит в обитой войлоком палате, и реакции у него — точь-в-точь такие, как у испуганной обезьяны.
