Он отпустил штурвал; холмистый пейзаж скачками мчался за окном.
Его рука вновь потянулась к панели.
— Слушаю.
— Здравствуйте, Эйлин. Это Рендер. Не мог позвонить вам раньше, но я слышал о том, как вы сделали трахеотомию в театре…
— Да, — сказала она, — я вовремя оказалась там, я — и острый нож. Откуда вы звоните?
— Из машины. Только что отвозил Питера в школу, теперь еду назад.
— Как он? Как его нога?..
— Все в порядке. Правда, на Рождество у нас случилась маленькая неприятность, но все обошлось. Расскажите поподробнее, как это было там, в театре. Если, конечно, вам это не тяжело.
— Ну, я ведь врач, — она тихо рассмеялась. — Собственно, было уже поздно, спектакль заканчивался…
Рендер с улыбкой откинулся в кресле, закурил и приготовился слушать.
За окном холмы сменились равниной, и машина мчалась по ней, как биллиардный шар, катящийся точно в лузу.
Он проехал мимо идущего по обочине человека.
Под протянутыми высоко в небе проводами, над захороненными глубоко в земле кабелями, он шел по одному из могучих ответвлений дорожного древа, шел сквозь усеянный снежинками, пронизанный эфирными голосами воздух.
Машины, проносились мимо, но не многие из едущих в них людей замечали его.
Он шел, засунув руки в карманы и опустив голову, не глядя вокруг. Воротник его куртки был поднят, и снежинки — тающий дар неба — оседали на полях его шляпы.
На ногах у человека были галоши. Земля была мокрой, покрытой тонким слоем слякоти.
Он шел, медленно, с трудом — заблудшая частица в поле действия вселенского генератора.
— Поужинаем сегодня в «Скальпеле и куропатке»?
— Почему бы и нет? — ответил Рендер.
— Скажем, в восемь.
— В восемь? Отлично!
Некоторые из них падали с небес, но чаще они мчались, как самолеты в штопоре, по дорогам…
Люди выходили на платформы из машин, запаркованных в похожие на огромные ульи гаражи. Воздушные такси садились на специальные площадки рядом с киосками у входа на подземный эскалатор.
Но на чем бы они ни приезжали, все посетители ходили по Выставочному залу пешком.
Крыша восьмиугольного здания напоминала перевернутую супницу. Восемь треугольников из черного камня, не несущие специальной архитектурной нагрузки, украшали каждый угол.
Супница одновременно играла роль светофильтра. В данный момент фильтр забирал из атмосферы все оттенки голубого, рассеянные в серых сумерках, и слабо светился снаружи — белее, чем грязный вчерашний снег. Кровля раскинулась над залом, как безоблачное летнее небо часов в одиннадцать утра, как безупречный в своей бесконечной голубизне огромный Инеистый Вьюнок.
