— Как сказать… и да, и нет.
Он шлепнул ее под столом и неопределенно пожал плечами:
— Ты понимаешь…
— То же и еще раз то же, — сказала она официанту, неожиданно возникшему из темноты рядом с ними. Официант кивнул и так же мгновенно исчез.
— Вот чем заканчиваются всегда мои благие намерения, — вздохнул Рендер. — Похоже, тебе хочется, чтобы тебя обследовал подвыпивший врач, иначе я не могу объяснить.
— Ну, ты у нас быстро трезвеешь. Секреты Гиппократа.
Он фыркнул, взглянул на часы.
— Завтра еду в Коннектикут, забрать Пита из этой чертовой школы.
Джилл зевнула; тема явно ей надоела.
— Мне кажется, ты слишком за него переживаешь. Сломать лодыжку — обычная история для молодого парня. Это болезнь роста. Я сломала руку в детстве, когда мне было семь лет. Несчастный случай. Школа тут не виновата, это всегда случается само собой.
— Черта с два, — сказал Рендер, принимая стакан с темным напитком из рук темного человека с темным подносом. — Если им не справиться со своей работой, я найду того, кто справится.
Джилл пожала плечами.
— Тебе виднее. Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — сказала она и добавила: — А ты по-прежнему настаиваешь на Давосе, хотя знаешь, что публика в Сент-Морице гораздо приличнее.
— Не забывай: мы едем кататься на лыжах. А бегать на лыжах мне больше нравится в Давосе.
— Может, мне удастся выиграть хоть один забег сегодня?
Рендер пожал ее руку.
— Ты же всегда обгоняешь меня, милая.
И они допили свои коктейли, и докурили свои сигареты, и долго сидели, взявшись за руки, пока люди не ушли с танцевального круга, и вновь не замелькали разноцветные пятна, закружились, окрашивая клубы табачного дыма то инфернально-красным, то нежнорозовым, как заря, цветом, и в оркестре не бухнул бас: «Вумп!»
«Чга-чг!»— отозвались маракасы.
— Чарли, смотри, вот они опять!
Небо было как темное стекло. Дорожное покрытие — чистое. Снег перестал.
Джилл дышала ровно, как дышат спящие. С-7 стремительно мчался через городские мосты. Когда Рендер сидел не шевелясь, ему удавалось убедить себя, что сознание его работает трезво; однако стоило чуть наклонить голову — и вселенная начинала кружиться. В такие моменты ему казалось, что все вокруг — сон, и это он изваял его.
И так оно и было, когда он перевел стрелку звездного циферблата назад, улыбнувшись во сне. Но вот он снова проснулся, и улыбка исчезла с его лица.
Вселенная мстила ему за самонадеянность. На одно ослепительное мгновение, с беспомощностью, которая была ему дороже помощи, она спросила с него сполна за озерный мираж; и когда он вновь устремился к разбитому остову на поверхности мира — как ныряльщик, не в силах открыть рот для крика, — он услышал донесшийся сверху, сквозь толщу покрывающих Землю вод, вой Фенрира Волка, разинувшего пасть, чтобы пожрать луну; и едва Рендер услышал этот звук, как понял, что он похож на трубы Судного дня, так же, как женщина рядом с ним похожа на луну. Во всем. Как ни взгляни. И ему стало страшно.
