Остров мертвых | страница 115
— Нет! Ты солгал! Смотри — они белые?
Свет зари плясал на водной ряби. Тени бежали, рассекаемые парусами.
— Что за чушь! Черные? Они должны быть черными!
— Белые! Они белые! Изольда, ты верна мне! Ты вернулась!
И рыцарь бегом бросился к пристани.
— Вернись!.. Твоя рана! Ты болен, остановись!
Корабль под белыми парусами приближался к берегу в лучах солнца, похожего на красную кнопку. Слуга быстро нажал ее.
И пала тьма.
Этот бессмертный
Бену Джейсону
— Ты ведь калликанзарос, — неожиданно объявила она.
Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноте:
— Свои рога и копыта я оставил в конторе.
— Так ты знаешь, про кого я!
— Вообще-то я Номикос.
Я потянулся к ней и нашел ее.
— Ты что, действительно собираешься разрушить весь мир?
Я засмеялся и привлек ее к себе:
— Надо подумать. Если именно поэтому Земля и разваливается…
— Послушай, у детей, рожденных здесь на Рождество, калликанзаросская кровь, — сказала она, — а ты однажды обмолвился, что твой день рождения…
— Вот и отлично!
Мне пришло в голову, что она лишь наполовину шутит. Зная, какие существа могут случайно попасться на глаза в этих Старых, а теперь Горючих, местах, начинаешь почти без труда верить в мифы — в разные там россказни о похожих на Пана[16] лешаков, которые собираются каждую весну, чтобы потолкаться под Деревом Мира, а затем разбежаться кто куда от звона пасхальных колоколов. (Дин-дон — колокола, клак-клак — зубы, цок-цок — копыта и т. д.) Мы с Кассандрой не имели привычки обсуждать в постели вопросы религии, политики или фольклор Эгейского бассейна, но меня, поскольку в этих местах я и родился, подобные воспоминания задевают за живое.
— Ты делаешь мне больно, — сказал я полушутя-полусерьезно.
— А мне не больно?
— Прости.
Я снова расслабился.
Помолчав, я объяснил:
— Когда я был сорванцом и ко мне приставали другие сорванцы, они меня звали «Константин Калликанзарос». Когда я подрос и подурнел, они перестали так меня звать. По крайней мере, в лицо…
— «Константин»? Это было твое имя? А я полагала…
— Теперь я Конрад, и больше не будем об этом.
— Но мне оно нравится. Я бы лучше звала тебя «Константин», чем «Конрад».
— Ну, если тебе это приятно…
Луна выкатила свою постную физиономию на подоконник и стала строить мне рожи. Я не мог достать не только до луны, но и до окна, потому отвернулся. Ночь была холодной, влажной и полной тумана — здесь всегда такие.
— Комиссар по делам Искусств, Памятников и Архивов планеты Земля не станет рубить Дерево Мира, — проворчал я.
