Будучи связана со Швецией языком, она постоянно сновала туда-сюда в каком-то одной ей известном ритме. Несколько раз они ездили в Стокгольме вместе, и тогда жизнь их, красиво встроенная в благородную старину города, напоминала возвышенные страницы модного любовного романа. В свободное время они бродили по улицам, заходя в понравившийся магазинчик и унося оттуда приглянувшийся ей пустячок. Она долго выбирала, непринужденно болтая с польщенным персоналом, и он, наблюдая со стороны за ее зрелым космополитизмом, с грустью предчувствовал их неизбежное расставание. Иногда ей нравились отнюдь не пустяки, и он никогда не отказывал. Ужинали они в разных ресторанах, стараясь не повторяться при выборе кухни. Ночью гостиничные кровати, повидавшие всякого, стонали под их натиском. Приблизительно также они вели себя и здесь, сожительствуя то у него, то у нее.
Так продолжалось полтора года, пока однажды после очередного возвращения из Швеции она не призналась, что некий пятидесятилетний швед сделал ей предложение.
«И ты согласилась?» – спросил он.
«Нет еще, потому что хотела посоветоваться с тобой…» – отвечала она.
Было, однако, ясно, что свой выбор она уже сделала, а поскольку он никогда не видел ее своей женой, то поцеловал и попросил о последнем свидании. Она не отказала, и он устроил ей, виноватой, такой девичник, о котором она, наверное, еще долго вспоминала после одноразовых инъекций своего пожилого шведа.
В конце девяносто седьмого, когда тришкин кафтан российской экономики трещал по швам, а в криминале погрязли безгрешные прежде люди, они расстались. Строго говоря, она не была интердевочкой, но умела пускать в ход интердевичьи средства в нужное время и в нужном месте. За что же ее судить…
Ах, Наташа, Наташа, раненная птица! Почему она девять лет без мужа? Может, он и вправду, торопится? Может, начинать следует с другого? Одно теперь очевидно: ему придется долго и терпеливо доказывать ей серьезность своих намерений. И хотя мужская шкура имеет свойство толстеть со временем в прямом и переносном смысле, он был уязвлен и озадачен.
Вечером позвонил Юрка Долгих, пожалел, что давно не виделись и предложил встретиться. Пожалуй, время военного совета пришло – индекс долго топчется на месте, да и недельная гистограмма теряет силу. Сдается ему – надо продавать.
Тот сумрачный бред, который в течение первых двух недель после его гибели сопровождал ее ночное забытье, происходил из ее решительного отказа признавать случившееся. Она беседовала с шествовавшим рядом с ней призраком, рассказывая про тот порядок, который, как ей мерещилось, навела в ожидании его приезда в их будущем доме. Она умоляла его поскорее вернуться, чтобы поехать туда и там зачать их дитя. Возвращаясь в черный день, она каменела и ожидала ночи, чтобы снова говорить с призраком. К ней вернулись сны, и в них, рыдающих и бессильных, увидела она свое неродившееся дитя – кудрявую кукольную малышку, похожую на Володю, как это и следует девочке. Улыбающиеся и молчаливые, они приходили вдвоем и, побыв немного, уходили, несмотря на все ее попытки удержать их и даже уйти вместе с ними.
