Ведьмы и герои. Феминистский подход к юнгианской психотерапии семейных пар | страница 58



, а скорее собирает совокупность своих ощущений в аффективно заряженных представлениях «хорошей» и «плохой» матери.

Юнг: Разрешите мне вас прервать? Мы оба признаем, что пожирающая Ужасная Мать и заботливая Великая Мать – это не конкретные люди. Как образ и идеал мать оказывает более сильное побуждающее воздействие, чем любой обычный человек. Символический образ матери – это порождение фантазии, и его нельзя выразить в обычных понятиях. Это образ глубинной психической реальности, которая настолько архаична и фундаментальна, что ее можно уловить, да и то весьма смутно, лишь благодаря чрезвычайно развитой интуиции.

То, что вы называете персонификацией материнской фигуры, я называю архетипическим образом. Мое понятие охватывает инстинктивное стремление младенца создавать образ матери, а также реальное ощущение им материнского отношения. Постоянно встречающееся символическое сходство всевозможных образов матери свидетельствует об архетипической природе этого образа; мать символически изображается в виде утробы, могилы, растительности, самой земли и многих других, более простых образов. Я не могу себе представить, чтобы символ матери или Великой Матери возник только в индивидуальном представлении. Разве мы с вами расходимся по вопросу происхождения символа?

Салливен: Не совсем, но возникает вопрос: нужна ли нам целая философия символических форм, чтобы полностью понять смысл, заложенный в человеческих отношениях? Разве не удобнее было бы употреблять более совершенные понятия, выходящие за рамки жизненного пути отдельного человека, или терпеливо и внимательно наблюдать за межличностным взаимодействием и создавать термины для описания таких наблюдений?

Юнг: Во второй половине жизни клиническая работа с пациентами заставила меня обратиться к изучению философии и религии великих мировых культур. Хотя я и не собирался выходить за границы клинической психологии, мне все же пришлось приобщиться к изучению мировых религий и поблуждать по философским лабиринтам, чтобы объяснить смысл образов, возникавших у моих пациентов. Однако позвольте мне на этом остановиться, чтобы вы смогли закончить изложение своей теории личности.

Салливен: Несомненно, мы еще вернемся к этому различию в наших подходах. Во всяком случае, совершенно ясно, что паратаксические символы отличаются от слов. Слова имеют определенное происхождение и конкретное значение. Паратаксические образы трудны для понимания, так как они представляют собой сложное сочетание индивидуального и универсального, буквального и воображаемого.