У меня есть друг. У его сына в старшем подростковом возрасте начались психотические приступы. Мой друг был преданным и компетентным отцом, его терпением восхищались все (и я в том числе). Однажды, впав в психотическую ярость, юноша убил жену моего друга – любовь всей его жизни. Я знала ее. Она была воплощением радости и сострадания, абсолютно лучезарным человеком. Психоз сына уничтожил шедевр, если можно применить это слово к человеку. Только сейчас я понимаю, отчего моего друга так раздражали знакомые, пытавшиеся «придать смысл» его неизмеримой трагедии. Он не мог вынести попытки объяснить случившееся в терминах предопределенности, судьбы и не желал слышать никаких успокоительных слов, вдохновленных религией или нью-эйдж. Что могло бы помочь ему, но чего он не получил, так это общество тех, кому свойственно чувство трагичности. В его кругу считается, что человеку, пережившему такую трагедию, достаточно погоревать год в соответствии с теорией, которая заявляет, что года достаточно. Если срок затягивается сверх так называемой «нормы» в 365 дней, то на 366-й день процесс оплакивания будет переименован и с этого момента обозначается как клинический симптом или как потакание собственным слабостям. Для моего друга все выглядело иначе. Перед ним был выбор: свести счеты с жизнью от отчаяния или научиться жить с этой трагедией в сердце до конца своей жизни. Тому, что случилось, нет искупления. Это останется трагедией навечно.
Желание найти смысл естественно для человека и проявляется в создании нарратива, но при этом часто возникает заражение верой в миф об искуплении, превращающий плохое в хорошее. «Мое дитя умерло, но сейчас это ангел на небесах» – частая защита от отчаяния, прямое следствие незавершенного траура по одному конкретному, долго существовавшему Богу. Ницше вполне оправданно расстраивался, когда окружавшие его люди пытались извлечь моральные уроки из философии, которая не содержала таковых. Почти непреодолимый рефлекс превращать все в мораль, делить на добро и зло берет свое начало в вере, идет от Бога, который диктует, что правильно, а что нет. Путешествие, в которое мы отправляемся во время глубинного анализа, в то же время является и отходом от такой религиозной обусловленности. Потребность в искупительных идеалах замещается другим типом сознания – способностью ценить вызывающие благоговение тайны психики. Когда человек открывается навстречу возможности жить полной и щедрой жизнью, жажда искупления ослабевает, а потребность в служении другим, культуре и природе возрастает.
