— Что же, найденное там изменило ваши взгляды? — почти закричал я. — Неужели вы подозреваете, что взрыв был подготовлен искусственно, что мы имели дело с атомной бомбой?
— Нет, — спокойно возразил физик. — Этот атомный взрыв не был вызван бомбой.
— Я сдаюсь. Я больше не могу. Значит, все неверно… Вы ничего не нашли?
— Да, в течение полутора месяцев пребывания в районе бурелома я не нашел ни метеоритного кратера, ни осколков метеорита или его следов, ни каких-либо металлических предметов, которые могли быть там до взрыва. Это и немудрено. Взрывом даже деревья вдавливало в торф на четыре метра. Но…
— Что «но»? Не мучайте… Рассказывайте, что же вы нашли?
— Не прерывайте. Я расскажу вам все по порядку.
— Я сдаюсь. Я уже не оппонент, но лишь слушатель. Разрешите только записывать.
— Как я уже вам сказал, поиски с миноискателем не дали мне ничего. Так как экспедиция только начинала работу, то я вынужден был после поисков в районе бурелома отправиться вместе с Сергеем Антоновичем, по нашему с ним уговору, разыскивать его дурацкую чернокожую женщину, жившую где-то в тайге. Конечно, я тогда не думал, что она сможет опровергнуть мою первоначальную гипотезу. Мы достали проводников-эвенков и верхом на их оленях двинулись в путь.
— Атомный взрыв и чернокожая! Какая связь? — простонал я.
— Вы обещали не прерывать.
— Но должна же быть у вас, ученых, логика. Ну, хорошо, молчу.
— Около двух месяцев гонялись мы без устали за последней из племени чернокожих сибиряков. Мы узнали, что она была жива и чуть ли не шаманила где-то. Мы добрались до нее, наконец, в стойбище, около местечка с удивительно звучным названием «Таимба», неожиданным и для русского и для эвенкийского языка. Привел нас туда эвенк Илья Потапович Лючеткан, когда-то служивший проводником профессору Кулику, несмотря на шаманские запреты. Это был глубокий старик с коричневым морщинистым лицом и настолько узенькими глазами, что они казались почти всегда закрытыми.
— Шаманша — непонятный человек, — говорил он, поглаживая голый подбородок. — Сорок или меньше лет назад она пришла в род Хурхангырь. Порченая была.
Мы знали, что порчеными эвенки называют одинаково и контуженных и безумных.
— Говорить не могла, — продолжал Илья Потапович, — кричала. Много кричала. Ничего не помнила. Умела лечить. Одними глазами умела лечить. Стала шаманшей. Много лет ни с кем не говорила. Непонятный человек. Черный человек. Не наш человек, но шаман… шаман… Здесь еще много старых эвенков. Русского царя давно нет. Купца, что у эвенков мех отбирал, давно нет, а у них все еще шаман есть. Другие эвенки давно шамана прогнали. Учителя взяли. Лесную газету писать будем. А здесь все еще шаманша есть. Зачем ее смотреть? Лучше охотничью артель покажу. Так вам говорю, баё.
