— Какая штукатурка? Заклёпки? — вопросы начали грудиться, как сплавные брёвна в заторе на реке. — Они рухнут, на голову. Надо плыть!
Бревно выскочило из залома, крутнулось, чёрное, глянцевое от воды, взлетело и начало падать.
— А — а-а!!
— Очнулся, — услышал Манжура мягкий женский голос.
— Если сразу есть попросит, значит в норме, — засмеялся чей-то знакомый хриплый бас.
Николай открыл глаза.
— Есть хочешь? — возле него стоял Седых. — Суп из курицы. А больше тебе ничего нельзя.
Он снова засмеялся.
— Привет, Яша, — просипел Манжура. — Пить хочу.
Женщина — врач поднесла ему стакан с желтоватой жидкостью. Пересохшее горло сразу впитало сладкий компот. На лбу Николы выступил пот.
— Четыре дня валяешься уже тут, ясновидец, — Седых поправил сползший с плеча халат, одетый внакидку. — Всё пропустил, и бой, и гонки. Мужики из взвода тебе приветы передают.
Старшина присел на деревянную табуретку и рассказал больному про неудачный поход на Екатеринбург, схватку с работорговцами, вертолётную атаку и про предполагаемый диагноз болезни Манжуры. После того, как он потерял сознание на плотине Камской ГЭС, решили, что у него нервный срыв.
— А людей много побили в Кунгуре? — Никола сел на койке. — Жалко их.
— Из взвода пятерых ранило, да на «Фантомасе» троих зацепило, — ответил Седых. — И местных, кунгурских четверых из гранатомёта посекло. Ну и одного бандита наповал.
— Как страшно всё это, — Никола покачал головой. — В жуткое время живём.
Старшина недоумённо глянул на него. Манжура, который прошлым летом лихо завалил двух бойцов чёрных викингов, рассказывавший раньше, как он стрелял из засад по врагам и даже пытался отрезать у мёртвых уши на память, вдруг стал жалостливым.
— Неплохо тебе шок мозги подрихтовал, — Седых хмыкнул. — Не отуторел ещё. Да, самое главное не сказал тебе. С этими, которые вагоны поднимают, кинологи смогли общение наладить. Сейчас решают, может, всю экспедицию на них поставят. Радиоприёмники ставят в тепловозы. Как-то сигналы им передают, и составы летают просто. Но только над рельсами. Комэска сказал, рискнём, на них поедем, а если пропадут, то на рельсы встанем.
Манжуру вновь окатила волна приятных ощущений, но гораздо слабее, чем тогда, на плотине. Он вспомнил, как искрящееся облако переливалось под колёсами бронепоезда. Почувствовал изумление, исходящее от него, а потом темнота, голоса и вот больница.
— Когда его выпишете? — Седых обратился к врачу.
Женщина посмотрела на Манжуру, помолчала, подумав, и сказала, что если ухудшения не будет, то завтра.
