— А что еще? — поинтересовался коммандер, слегка наклоняясь к нему через стол. Он прицелился в Фарри кончиком своей сигареты, словно хотел использовать ее, как лазер, чтобы после вместе с окурком отправить свою жертву в мусорное ведро.
— Фарри. — Это тоже было правдой. Он твердо придерживался мысли, что если будет ограничиваться прямыми ответами на поставленные вопросы, то, возможно, в итоге не станет предателем.
— Ты родился в Приграничье?
— Не знаю. — И снова правда, а они не смогут узнать это ниоткуда, поскольку он сам толком не знал, где появился на свет.
— Человек всегда знает, где он родился, если он не идиот, — презрительно проговорил толстяк. — А мы не верим, что ты идиот.
— Тогда почему ты сказал, что не знаешь, где родился? — ровно произнес коммандер, не выказывая никакого раздражения, как это только что сделал толстяк, хотя именно он был самым опасным из этой парочки, а Фарри понял это с самого начала.
— Я не могу вспомнить.
— У тебя, что, стирали память? — Теперь коммандер пристально смотрел уже не на Фарри, а поверх его головы, где он мог видеть, правду ли ему сообщают или ложь.
Стирание памяти — для этого должны иметься определенные причины. Было ли правдой то, что ему не пришлось сталкиваться с подобной процедурой в течение всей его жизни в Приграничье?
— Я не знаю.
— Что ты помнишь первым? — к коммандеру вернулся его мягкий, приятный голос.
Поскольку на этот раз Фарри не рискнул бы даже попытаться пойти на любой обман, он рассказал, что привиделось ему во сне — смерть Ланти и побег из каменных джунглей Приграничья.
— Ланти, — повторил ведущий допрос. Он взглянул на толстяка, который по–прежнему водил пальцами по краям экрана системы слежения. Тот лишь пожал плечами.
— Кто может знать, чего он хотел? Чужая душа — потемки.
— У него была цель…
— Разве у нас всех нет цели, разве что нам вычистили бы разум? Может быть, речь идет о чьем–то похищении?
— Как можно даже предположить, что такое, — коммандер указал на Фарри, — имеет какую–то ценность и кто–то будет из–за него волноваться? На любом рынке за него дадут не больше медного гроша, Сальв. Если, конечно, ему не известно что–то. Не известно чего–то о том, что мы отобрали у Ланти — или, по крайней мере, он знает о… о том, что это было?
— Я не знаю, — проговорил Фарри.
— Ах, ты не знаешь! — передразнил его Сальв противным голосом, напоминающим крик попугая. — А вот мне почему–то кажется, что ты знаешь. Очень мало, но знаешь, разве не так? Почему Ворланд и эта женщина взяли тебя с собой?
