— Что с Гришей, Минька? — каким-то надломленным голосом проговорила Люська.
— А что такое?
— Не знаю… — сказала она. — Аркашка говорит, он от жены сбежал. Врёт, конечно… Но я же чувствую: Гриша от меня что-то скрывает. Минька! С кем вы тогда дрались?
— С женой Гришкиной, — сказал я.
В другой бы раз она мне этого не простила. Но больно уж денёк стоял хороший. На Люську вообще погода сильно действует.
— Дурачок ты, Минька, — искренне сказала она. — Сколько тебя помню — всегда дурачком был.
— Ага, — бодро согласился я. — Дурачок. Иванушка-дурачок. Тридцать лет на печке лежал.
— И неграмотный вдобавок, — засмеялась она. — Это же не Иванушка, это Илья Муромец на печке лежал…
Кончался август. И я не знаю, в чём дело, но только после того разговора с матерью Наташка стала попадаться мне на глаза чуть ли не каждый день. Еле успевал на ту сторону переходить. Но однажды всё-таки не уберёгся.
— Ну куда ты полез, Миша! — услышал я совсем рядом её рассерженный голос и, вздрогнув, остановился. — Куда тебя понесло? Вернись сейчас же!
Это она со своим пацаном воевала. Увидев меня, растерялась.
— Миша?.. Здравствуй…
А губы — ну совершенно детские. И носик такой пряменький, аккуратный… Не то что Люськин рубильник.
— Привет… — осторожно отозвался я. — Как жизнь?
— Вот… погулять вышли… — ответила она.
Я смотрел на неё и соображал, что бы ещё такое сказать.
— Я слышал, развелась ты…
— Развелась… А ты? Так до сих пор и не женился?
— Да некогда всё, — сказал я. — Дела.
— Дела? Какие?
— Такие дела, что закачаешься, — хмуро ответил я.
— Скамейку нашу помнишь? — спросила она вдруг.
Я буркнул, что помню.
— Сменили её. Новую поставили…
— Серьёзно? — сказал я. — Надо пойти посмотреть.
Она жалко улыбнулась уголком рта.
— Чего уж там смотреть…
Замолчали. Наташкин пацан штурмовал ограду сквера — протискивался меж прутьев туда и обратно.
— А у меня день рождения скоро…
— И что? — насторожившись, спросил я.
— Приходи. Если сможешь, конечно…
Так… Потянули телка за верёвочку… Не дурачок ведь, понимаю, в чём дело. Всё прекрасно понимаю. Не дождалась, выскочила замуж, промахнулась, развелась, вспомнила, что Минька Бударин до сих пор не женат.
— Не знаю, в общем… — промямлил я. — Мы тут, понимаешь, как раз тридцатого всей сменой за грибами выезжаем…
Насчёт грибов я не врал. Наши уже и туески подготовили, и автобус был заказан. Сам-то я, правда, ехать не собирался.
Кое-как унеся ноги, решил взглянуть на новую скамейку. Посидел на ней, потрогал гладкий брус, где раньше было вырезано крупно и глубоко: «НАТАША».
