Автопортреты на асфальте | страница 21
- А чего это ты меня на "вы" обзываешь? - оскорбилась Орлеанская.
- Извиняемся, - сказал я. - Если хочите, мог°м и на "ты" перейти.
И прочел новый тост:
Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на "ты"!
- От твоих стихов действительно чокнешься! - сказала Орлеанская. - Ты бы еще написал: "Давайте чмокнемся на "ты"!"
- Ну давай прозой тебя поздравлю, - сказал я. - Желаю тебе, Орлеанская, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
- Желаю тебе быть еще моложе, чем ты сейчас!
Орлеанская улыбнулась. И я еще добавил:
- Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом деле. Судя по твоим мозгам.
- На сколько же? - слросила Орлеанская.
- Лет на десять! - сказал я.
- Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребенок?! сказала Орлеанская.
- Нет, - сказал я. - Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Чтоб ты прожила еще столько же!
- Что?! - ахнула Орлеанская. - Чтоб я только до двадцати лет прожила?!
- А что? - сказал я. - Двадцать лет - бабий цвет.
- Так я еще и баба?!
- Ну, не мужик же, - сказал я. - Да ты не плачь! У тебя еще все спереди. Еще найдешь свое счастьеце. А ныть будешь - оно с тобой разведется. И останешься одна с дитями.
- С какими еще дитями?! - возмутилась Орлеанская.
- Со своими, - сказал я. - Нервными они у тебя будут. Какая мамаша, такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
- Катись ты сам отсюда бубликом! - закричала Орлеанская и стала выпихивать меня из-за стола.
Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:
- Пусть земля тебе будет мягким пухом!
Бабушка
Всем хорошим во мне я обязан бабушке.
Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигрываю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахматную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с противником на ничью.
Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион "Пещера ужасов". Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо - перекошенное от ужаса.
Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.
Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Бабушка зубами ее стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдуваясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила: