Лишь благом к царству ты дышал,
При Савской будучи царице:
За то Эол, кой все сражал,
Главу вознесши во столице,
Седые пощадил власы.
. . . . . . . . . . . .
Свирепость буйну укротил
И над тобой остановился,
Не бог ветров — то был Зефир,
Он мудростью твоей пленился…
Присутствующие прекрасно понимают и тонкую лесть этого мадригала и некоторую преувеличенность его: царица Савская — Екатерина — действительно жаловала своего статс-секретаря, но свирепый, все сражавший Эол — Павел I — хотя и пощадил седые власы любимца своей матери, но решительно отверг его услуги. Да и нежный Зефир — Александр I — перестал уже жаловать старого вельможу… Трощинский снисходительно хлопает в ладоши.
Никоша ничего этого не понимает, и ему нравится лишь возвышенность самих стихов.
Затем показывают балет на музыку крепостного композитора и танцора Сашки. А в заключение, после антракта, в котором музыка играет разные танцы, а гости танцуют менуэт и мазурку, — «малороссийскую комедию» «Простак, або хитрощи жинки, перехитренны москалем», сочиненную Василием Афанасьевичем. Когда раздвинулся занавес, зрители увидели и самого Василия Афанасьевича, игравшего простодушного и недалекого чоловика Романа, и Марию Ивановну — разбитную и легкомысленную его жинку Параску.
На сцене представлена была крестьянская хата, чоловик и его жинка ссорились и ругались совсем так, как ссорились все чоловики и жинки в Васильевке. Тут пришел солдат, который решил помирить Романа и Параску и на этом заработать сытный обед. Солдат обращался к Параске: «Что же, хозяюшка, давай теперь чего покушать». На что Параска раздраженно отвечала: «Що ж тоби даты? Ось шматок гречаныка иж, коли вкусишь». Солдат, однако, требовал чего-нибудь повкуснее: «Небось старика накормила!» Но Роман, которого властная жинка держала впроголодь, отвечал: «Ни, москалю! Сучий сын, колы и риска[3] була в роти, а исты хочется так, що аж кишка корчить, да даст биг чого. Оце вона, спасыби ий, дала шматок гречаныка, так не вкушу: нет, тоби кажучи, зубив уже, лиха маты маэ». Роман жалуется на тяжелые времена, на то, что пришлось продать последний хлеб, чтобы уплатить подушные помещику:
«А що ж маешь робиты? Де ж бы я грошей узяв на подушне? Заробить нездужаю: нивки[4] и лиски уж давно распродав, скот нипочему: тильки що послидний хлиб продаты, щоб прокляты сипакы[5] не обливали на морози холодною водою…» Роман долго жаловался на свои беды и терпимые им притеснения, и Никоша всем сердцем ему сочувствовал — ему казалось, что он давно знает этого Романа и его горькую жизнь.
