Гоголь | страница 28
— Друзья мои! В беседах наших постоянно обретаю моральную опору. Разрешите же предложить вам плод моих трудов — дидактическую поэму «Ум и Рок». Примите ее благосклонно!
Вслед за тем он развернул тетрадь и стал долго и монотонно читать, изредка отрывая глаза от тетради. Ученики тотчас занялись каждый своим делом, в классе с каждой секундой нарастал шум.
Но упоенный своим собственным творением учитель ничего не замечал. Он читал и читал, читал бы и дольше, если бы не прозвенел спасительный звонок…
Никольский требовал от учеников, чтобы они и сами пробовали перо. И однажды Гоголь принес и предложил вниманию учителя густо исписанный лист. Тот развернул и стал читать. Это были стихи, они профессору явно не нравились. Вот он поморщился, прервал чтение и стал брюзгливо их разбирать:
— Слабые стишки! Написано гладко, да смысла нет. Ода не ода, элегия не элегия, а черт знает что! При чем здесь «взоры дев»? Каких дев? Для молодого человека это ни к чему! А что значит «вдохновенные искусства»? Вдохновенными могут быть только сами поэты, а не искусства… Слабо написано. Вот здесь переменить надо. Не «взоры дев», а «бога взор», «свободу» тоже надо заменить на «ученье»: «Ученье, слава и любовь»… Нет, любовь тоже ни к чему. Лучше: «Ученье, слава и церковь…»
— Да ведь не «церковь», а «церковь», Парфений Иванович! Да и стихи-то не мои.
— А чьи же?
— Александра Пушкина сочинение. «Демон» называется. В альманахе «Мнемозина» напечатано. Я нарочно переписал, потому что ничем вам не угодить, а вы вот даже и Пушкина переделали!
— Ну, что ты понимаешь! — вспылил Никольский. — Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше выходит?
Класс дружно расхохотался, а профессор, еще более нахмурившись, начертал в журнале против фамилии Гоголь-Яновский жирную двойку.
Иной характер имели лекции профессора немецкой словесности Зингера. Федор Осипович, вернее Фридрих Иосиф Зингер, учился за границей, много путешествовал и попал в Ригу в качестве секретаря датского посланника. Он остался в России и преподавал немецкий язык в частных домах до самого поступления в Нежинскую гимназию. Маленького роста, почти карлик, он обладал пылким и восторженным духом. Этот миниатюрный поклонник Шиллера, на лекциях проповедовал любовь к человечеству, увлекая гимназистов своей преданностью литературе.