Но надо было видеть, как эти глупые рыбы набрасывались на сию манну небесную, которая, размокнув, и вовсе должна была стать несъедобной.
Безграничное презрение – вот что вызывали у меня эти карпы.
Распределяя между ними прессованный рис, я старалась как можно меньше смотреть на пасти этого мерзкого народца. Когда обжираются люди, и то смотреть противно, но это зрелище не идет ни в какое сравнение с обжирающимися рыбами. Даже сточная труба выглядела привлекательнее, чем их пасти. Диаметр разверстых пастей был почти равен диаметру рыбьих тел, и все это вместе образовывало бы сплошную трубу, если бы не губы карпов, которые пялились на меня губно-рыбьим взглядом, отвратительные губы, что раскрывались и захлопывались с непристойным чавканьем, эти пасти, похожие на спасательные круги, обжиравшиеся моей жратвой и готовые сожрать и меня заодно с рисом!
Я научилась кормить эту стаю с закрытыми глазами. Чтобы выжить. И выдержать эту пытку. Я вслепую крошила галету и наугад кидала крошки в воду. Раздававшееся тут же хлюпанье «плюф-плюф, хлюп-хлюп» означало, что моя троица, напоминавшая голодающий народ из нищей страны, с готовностью откликалась на мои несложные баллистические опыты. Даже чавканье этих рыбин было невыносимо, но заткнуть уши я не могла.
Это было первое отвращение, которое я испытала в жизни. Странно. Ведь если вспомнить мою жизнь до трех лет, то, движимая научным интересом, я уже исследовала раздавленных лягушек, лепила пирожки из собственных испражнений, рассматривала носовой платок сестренки, у которой был насморк, трогала пальцем кусок сырой говяжьей печенки – и ни разу не испытала при этом отвращения.
Почему же разверстые пасти этих карпов вызывали у меня непонятный ужас и головокружение, непреодолимую дурноту, холодный пот, болезненное наваждение, судороги всего тела и паралич мозга? Загадка.
Иногда мне приходит в голову, что мы только этим и отличаемся друг от друга: скажи мне, кто тебе противен, и я скажу, кто ты. В наших личностях нет ничего примечательного, а склонности более или менее схожи. Но вот испытываемое нами отвращение говорит о нас больше, чем все остальное.
Десять лет спустя, изучая латынь, я наткнулась на фразу: Carpe diem[7].
Еще до того, как я сумела найти точный перевод, сохранившийся с детства инстинкт подсказал мне: «По карпу в день». Отвратительная поговорка, которая напомнила мне мои детские муки.
«Лови мгновенье!» – вот как следовало бы перевести эту фразу. Лови мгновенье? Скажете тоже. Как их ловить, эти повседневные минуты радости, если до полудня думаешь только о предстоящей пытке, а после полудня долго приходишь в себя?
