Разряженная таким манером, я предстала пред очами Касимы-сан. Но она даже не взглянула на меня.
Это только подтвердило мой диагноз: она больна. Иначе как можно было удержаться от восторга при виде такой красоты? И точно так же, как Бог прощает грешников, я решила проявить милостивое снисхождение и отпустить ей все ее грехи. Бедная Касима-сан!
Если бы я тогда умела молиться, я обязательно помолилась бы за нее. Я отчаялась обратить эту строптивицу в свою религию, и это поколебало мою веру в собственное всевластие.
Я поняла, что отнюдь не всесильна.
У моего отца был друг-вьетнамец, женатый на француженке. Это был деловой человек, которому в 1970 году по вполне понятным причинам – если вспомним, что тогда происходило во Вьетнаме, – пришлось вместе с женой срочно вылететь на родину. Шестилетнего сына, учитывая все трудности предстоящего путешествия, они решили с собой не брать и оставили его моим родителям на неопределенный срок.
Юго был мальчиком спокойным и воспитанным. И поначалу он мне нравился. Но затем он перешел в стан врага – моего брата, и мальчишки стали неразлучными друзьями. В наказание я решила не называть Юго по имени.
По-французски я по-прежнему обходилась всего несколькими словами. Но пора было осваивать и французский. Мне было невтерпеж научиться выговаривать такие важные вещи, как, например: «Юго и Андре – зеленые какашки». Увы, я чувствовала, что еще не готова произносить столь глубокомысленные фразы. Меня это ужасно злило: ведь мальчишки не теряют времени зря и каждый день замышляют всё новые каверзы.
Иногда я раздумывала: а почему я, собственно, скрываю от родителей свой истинный словарный запас и лишаю себя возможности влиять на происходящее? Сама того не сознавая, я вела себя как настоящий ребенок и смутно догадывалась, что, начав говорить, утрачу определенные привилегии и снисходительное всепрощение, которыми пользуются, скажем, хироманты или умственные инвалиды.
Апрель на юге Японии отличается изумительной мягкостью и теплотой. И родители повезли всех нас на море. Я уже знала, что такое океан, я видела его в бухте Осаки, где вода была чудовищно грязной, и купаться в такой воде было все равно что купаться в сточной канаве. Мы отправились в противоположном направлении, в Тоттори, где я открыла для себя настоящее Японское море, которое полонило меня своей красотой. Этому морю японцы приписывают мужское начало, а океану – женское. Меня по сей день озадачивает подобное разделение.
