Взлетел в футе над изгородью, тщательно осмотревшись — не тянется ли за "Спитом" зловещий шлейф. Вроде как Господь миловал. Преследовать и мстить поздно, отбомбившиеся "Хейнкели" флегматично взяли курс на юг.
Выписал широкий круг над аэродромом. Где были стоянки — сплошное пламя. Выходит, я спас тебя, "Спитти" — дружок. Не забудь отплатить тем же. Надеюсь, Митч вовремя зарылся в щель.
Постепенно набирая высоту и присоединив, наконец, шлемофон к разъёму, я попробовал связаться с диспетчером сектора. Куда там! Эфир забит воплями, "факинг гунн" и "санофбич" — самые мягкие выражения.
"Хейнкели" далеко. Но были и другие группы германских коршунов, что раньше просвистели в вышине над Тангмером. Им же как‑то нужно вернуться во Францию?
Накрутив высоту под двадцать четыре тысячи футов, я увидел, наконец, такую эскадру и поразился — строй совершенно ровный, чёткий, как на параде. Значит, они прогулялись без рандеву с истребителями и артиллерия ПВО их не достала. Сознавая, что про этот бой мне лучше нигде не упоминать, я полого устремился к замыкающим машинам их образцовых шеренг, догнав последний "Юнкерс" за пределами Сассекса. Думаете, парни, из Англии выбрались, и над Ла — Маншем ничего не грозит?
Больше никогда, наверно, не придётся атаковать двухмоторный бомбардировщик столь легко. Я подобрался к нему двумя сотнями ниже и чуть левее, почти уравнял скорость и одним движением вознёсся наверх, в какой‑то сотне футов от стабилизатора.
"Юнкерс" вблизи выглядит внушительно, уверенно распластав широкое крыло. В кабине стрелка пусто — явно перелез вглубь в фюзеляжа и радуется, что опасность позади, скотина. Поэтому я повёл длинную очередь вдоль борта и зацепил двигатель.
У "восемьдесят восьмого" пилот сидит у левого борта. Наверно, свет в конце тоннеля увидел, когда машина ещё не коснулась воды. К "Спиту" потянулись золотые проволочки от хвостовых стрелков двух других замыкающих, но я не стал нарываться, крутанул вираж и проводил крестника в последний путь, у самой воды шмальнул очередь вдогонку, из каких‑то мальчишеских хулиганских побуждений. Гунн свалился левой плоскостью вниз, в небе не распустился ни один парашютный купол.
Бензина — хоть залейся, но какое‑то внутренне чувство сказало, что на сегодня хватит испытывать Фортуну. Судя по относительному спокойствию, разлившемуся по радиоэфиру, бои закончились не только на моём фронте. Пассажир заявил протест, требуя догнать другого бомбера. Я проигнорировал его и повернул на север.
