Будучи заядлым курильщиком, я сказал Гранту, что остальные поклонники курения должны принять его пример как предупреждение, но тут вмешался доктор Даглас и заявил, что курение нельзя назвать единственной причиной этого недуга. Возможно, сказал он, чрезмерное курение было причиной зарождения болезни, но не её проявлений на данном этапе, и, вполне вероятно, истинной причиной болезни было умственное перенапряжение и годичная душевная депрессия, вызванная крахом фирмы Грант и Уорд.
Эти слова тут же пробудили в Гранте желание поговорить и я отметил тогда (и не в последний раз), что если у него не было охоты обсуждать какую-то иную тему, то на эту он проявлял готовность беседовать всегда.
Он заговорил на тему, о которой я уже упоминал, тему мошенничества, учинённого в отношении его и его родни этим субъектом, Уордом, которому он безоглядно доверился. Но при этом, он всё же не допустил в адрес Уорда ни одного выражения крепче тех, что разгневанный взрослый мог бы употребить в отношении нашкодившего ребёнка. Он говорил как человек глубоко обиженный, униженный и обманутый, но ни разу не пустил в ход оскорбительного или унизительного выражения.
Что до меня, то я всё время мысленно кипел, я скальпировал Уорда, свежевал его живьём, колесовал, кромсал в фарш и поносил всеми матерными словами хорошо известного мне языка, подкрепляя их в моменты затруднений и сомнений обрывками матерщины из двух не очень хорошо известных мне языков.
Грант вёл свой рассказ с глубоким трагизмом в голосе, но лицо его ничем не выдавало всего, что творилось в его душе. На своё лицо он мог положиться при самых чрезвычайных обстоятельствах. Оно всегда оставалось ему верным и никогда не подводило его.
[Где-то первого-второго июля 1885 г. в Маунт МакГрегор, примерно за три недели до смерти Гранта, мы с Баком Грантом беседовали, сидя по обе стороны от кресла генерала, чтобы хоть как-то составить ему компанию, - он мог только слушать. Только что пришло известие о том, что служащего банка Мэрин-Банк, дружка Уорда (как же фамилия этого гада?) упекли на десять лет. Бак клеймил его самыми крепкими выражениями, которым он мог позволить сойти с его языка, я не сильно отставал. Грант немного послушав, потянулся за карандашом и блокнотом, где написал: "Он не так плох, как второй", имея в виду Уорда. Это был его единственный комментарий. Даже в записке он не мог выразиться грубо.]
Пока генерал продолжал свой рассказ, полковник Грант вставил, - Отец даёт вам понять, м-р Клеменс, что семейство Грантов – сборище болванов!
