— Так значит, ты добродетельный человек?
— Уж во всяком случае, не грешник. Я же сказал, что если и грешил, то каялся, и мое покаяние очищало меня от греха, словно того и не было.
— Согласен. Значит, ты добродетелен, и я попал в хорошее место. Но хочу окончательно убедиться. Скажи еще раз: твоя совесть совершенно чиста?
— Ты кто, исповедник?
— Всего лишь невежда, стремящийся к пониманию. И ты мне поможешь его обрести, изучая это место со мной. Если я попал в мир добрых людей, то и сам был добродетелен при жизни. Так что облегчи мою задачу, расскажи, есть ли на твоей совести что-то такое, в чем ты раскаиваешься?
Писарро неловко повел плечом:
— Ну, я убил правителя.
— Злого? Врага твоего города?
— Нет, он был мудрым и добрым.
— Тогда у тебя есть причина раскаиваться. Действительно, это грех — убить мудрого правителя.
— Но он был язычником.
— Кем?
— Он не верил в Бога.
— Он не верил в своего бога? — спросил Сократ. — Тогда, возможно, не так уж грешно было его убить.
— Нет. Он не верил в моего. Поклонялся своим богам. А значит был язычником. Как и весь его народ, коль разделял веру правителя. С этим нельзя было мириться. Из-за того что подданные разделяли его веру, они могли быть осуждены на вечные муки. Я убил его ради спасения душ его людей. Я убил его из любви к Богу.
— А ты согласен с тем, что все боги — отражение одного?
Писарро задумался:
— Похоже, что в чем-то так оно и есть.
— А разве служение Богу само по себе не праведно?
— Как же может быть иначе, Сократ?
— А ты не считаешь, что тот, кто служит верой своему богу согласно учению этого бога, поступает праведно?
Писарро сдвинул брови:
— Ну… при таком подходе — да…
— Тогда, думаю, убитый тобой правитель был праведным человеком, и, убив его, ты согрешил перед Богом.
— Подожди-ка!
— Подумай сам: служа своему богу, он тем самым служил и твоему. Ведь каждый такой человек служит Богу истинному, который заключает в себе всех наших придуманных божков.
— Нет, — угрюмо отрезал Писарро. — Как он мог быть слугой Господа? Он ничего не знал об Иисусе. Он не понимал Троицу. Когда священник дал ему Библию, он с презрением швырнул ее на землю. Это был язычник, Сократ! Как и ты. Ты вообще не разбираешься в таких вещах, если называешь Атауальпу праведником. Или если считаешь, что сможешь меня в этом убедить.
— Безусловно, я очень мало знаю. Но ты говорил, что он был мудрым и добрым?
— Для язычника — да.
— И хорошим правителем для своего народа?
— Похоже, да. Они процветали, когда я к ним пришел.
