Она тогда еще не знала, что ее приятель, Миша Сергеев, решится на безумный, отчаянный шаг, на который не решился бы ни один здравомыслящий человек. Что единственный свидетель за день до освобождения Даши умрет в камере после простенького укола в вену — от эмболии…
И об этом не узнает никто, кроме осуществившего вскрытие тюремного прозектора: за тысячу американских долларов он впишет в карту умершего диагноз, подтверждающий естественную смерть Гаспаряна. А после работы поспешит вместе с женой в магазин покупать новый японский телевизор.
Она не могла всего этого знать. Но предполагала? И от страха быть пойманной отгораживалась великолепно рассчитанной схемой, уверенностью в преданности ей, пусть одномоментной, знакомых мужчин? Она так устала от этой жизни, вечных обязанностей вперемешку с жеваными простынями, гостиничными номерами в Европе, евроремонтом в своей московской квартире, где она старалась бывать как можно меньше… От всех поганых, скользких, похотливых лиц в надраенных до блеска автомобилях… Ей так хотелось денег, чтоб не желать более ничего. Денег — как свободы попавшей в капкан лисице, и она готова была перегрызть не только собственную защемленную железными челюстями ногу, но и многие, многие глотки с набухшими от возбуждения венами. Эти синюшно-красные, залитые жиром, или желтоватые и сухие глотки, перекатывающие кадыками, словно пьющие ее красоту и молодость… Ради этого она на многое бы пошла. Но пока ничего не происходило. Стрелки часов медленно подкрадывались к девяти, и ничто не предвещало, что скоро пробьет назначенный ей час…
Время он выбрал — лучше не придумать. Воскресенье! С билетами никаких проблем, и сто тридцать четвертый раскатывает по полосе ускользающую из-под шасси поземку. Багажа, разумеется, никакого, и прибывшие без задержки проходят в здание аэропорта, поднимаются по лестнице, снова выходят на улицу и заныривают в терминал международных авиалиний. Здесь гораздо уютней. В зале ожидания курят, пьют кофе и пиво. Народец спокойный и большей частью импортный. Но чистенько.
Из кресел, ближайших к выходу, поднялись несколько граждан ментовской наружности и, не торопясь, пошли к Грибману. Пожали руки. Граждане оказались из ФСК, и это несколько меняло дело.
— Ребята, я отвалю в сторонку, а то меня мой клиент моментально вычислит… И тебе, господин Скворцов, как следователю прокуратуры, не мешало куда-нибудь пока исчезнуть. До начала регистрации сорок пять минут… — Галкин повернул голову к информационному табло. — Да, через сорок пять минут. А поезд прибыл в восемь сорок. Так что твой однокашник, Сергеев, вот-вот появится.
